Меч князя Буй-тура
Шрифт:
Вскоре Мстислав, поддержанный киевским людом, уверенно вокняжился в Киеве, усмирив недовольных, кого раздачей уделов, кого силой оружия. В это время, половцы, воспользовавшись недолгой распрей среди русских князей из-за великого престола, пришли к Днепру у Великих порогов, перехватив торговый путь из Греческой земли. Торговые гости — и греческие, находившиеся в Киеве, и русские — терпя убытки, возопили о помощи. Заволновались и киевляне, лишенные греческих товаров.
— Проучим дерзновенных, — бросил клич Мстислав Изяславич.
— Проучим, — тут же отозвались князья русские и двинулись со своими хоробрыми дружинами к Киеву в помощь Мстиславу Изяславичу.
На зов великого князя отозвались и северские князья, Олег и Всеволод. Игоря же с дружиной, как тот ни рвался в поход, посовещавшись меж собой, оставили беречь Северскую землю и Вятичи от недругов. Мало ли что… Ведь только береженого Бог бережет!
В самом начале нового 1168 года, 2 марта, русские дружины, ведомые князьями Мстиславом Изяславичем Киевским, Ярославом Изяславичем Луцким, Романом и Давыдом Ростиславичами Смоленскими, их братом Рюриком Ростиславичем Овручским, Святославом и Ярославом Черниговскими, Ярополком и Мстиславом Всеволодовичами Городенскими, Святополком Юрьевичем Туровским, Глебом Юрьевичем Переяславским, Михаилом Юрьевичем Суздальским, Олегом Святославичем Северским да Всеволодом Святославичем Курским, двинулись из Киева в поход.
Званы в этот поход были и полоцкие князья, и рязанские, и великий князь Андрей Юрьевич Владимирский, и Ярослав Владимиркович Галицкий, прозванный Осмомыслом. Но они, каждый занятый своими делами, не пожелали принять участие в этом праведном деле. Оно и понятно: особого урона их землям от переема половцами греческих товаров не наступало. Ярослав Галицкий вел торг с венграми, поляками, моравами и чехами. Имел торговых гостей и из немецких земель. То же самое можно было сказать и о полоцких князьях, торговавших к тому же и с Литвой. Андрей Юрьевич Владимирский, чаще всего называемый Боголюбским, а также рязанские и муромские князья имели торговые пути в земли серебряных булгар на Волге. Тоже могли прожить без греческих товаров.
Не пошли в поход и новгородцы, занятые собственной смутой и враждой. Им было не до походов…
Зима повернула на убыль, устав трещать морозами и шуметь метелями. Снега давно осели, превратившись в крепкий наст, но вешней влагой еще не набрались. Двигаться русским ратям было сподручно, вот и шли споро.
Половцы, оседлавшие берега Днепра у Великих порогов, русичей не ждали, поэтому были быстро разбиты и рассеяны. И поделом — не замай чужого, не зарься не на свое…
Русские дружины возвращались в родные края в приподнятом настроении: павших почти что не было, зато добыча была знатной — много золота, серебра, коней и полона. А вот князья не все тому радовались: прошел слух, что если бы Мстислав не польстился на большее и не пустил своих всадников впереди остальных, то добыча была бы куда большей. Так оно было на самом деле или иначе — неизвестно, но «трещина» в едва образовавшемся единстве русских государей наметилась глубокая.
Пятнадцатилетнего Всеволода перешептывания князей, недомолвки, когда взглядами очей, пожатиями плеч говорилось больше чем устами, трогали мало. Его всецело увлекали воинский поход, пыл сражений, радость победы. Только ими он жил в эти дни, забывая о трудностях и неустройстве, имея горячую снедь раз в три-четыре дня, довольствуясь как простые вои куском очерствевшего хлеба, шматом сала, головкой лука или чеснока да щепоткой соли.
Звон оружия ласкал слух, вид боевого снаряжения, своего и всех русских воев — взгляд. Даже зимнее небо, низкое, белесо-серое и хмурое, сливающееся у окоема с такой же однотонной заснеженной, кажущейся безжизненной, степью, на котором размазанным блином едва виднелось холодное солнышко, не омрачало приподнятого настроения.
В свои пятнадцать лет Всеволод был вполне умелым воем, не уступая взрослым мужам в росте и сноровке. Еще бы, если на княжеского коня он был посажен в шесть, а с семи стал обучаться дядьками-пестунами воинскому делу. С этого же времени он, как повелось на Руси, обучался и грамоте: счету, письму, чтению. Что воинскому делу, что грамоте Всеволод учился усердно, ибо понимал: и то, и другое пригодится. Так что к своим пятнадцати годам он был и грамоте обучен и в воинском деле справен. Да и силушкой его Бог не обделил. Играла, играла силушка во всем его статном теле. Если чего и не хватало молодому курскому да трубчевскому князю, так это пока что дородности да косой сажени в плечах. Но, как известно, все это дело наживное, все приходит со временем, с прожитыми летами.
По-отрочески увлекаемый, Всеволод всегда старался быть в челе своего воинства, чтобы первым и сразиться с врагом. Но опытный воевода Любомир так расставлял дружинников-мечников, что даже в самые горячие минуты сечи те всегда оказывались не только рядом с князем, но и сбоку и чуть впереди. И надежно прикрывали его своими щитами и мечами, а то и телами от вражеских стрел, копий, сабель, палиц и прочего колющего, рубящего, режущего и дробящего вражеского оружия.
Вскоре после возвращения из похода к Великим порогам, собрались они все у Олега.
— А не пора ли тебе, братец Игорь, семейством обзаводиться? — как бы между прочим молвил с доброй и в то время чуть лукавой улыбкой Олег за пиршеским столом. — Ведь стукнуло, почитай, почти осьмнадцать лет…
— Семнадцать, — покраснев густо-густо, уточнил Игорь, отставляя в сторонку серебряный, тонкой работы, кубок, из которого до этого мелкими глотками испивал медовое, настоянное на травах, сыто.
— Вот и я говорю, что семнадцать… — не смутился Олег. — Твой одногодок Владимир Ярославич еще в прошлом году женился, взяв Малфриду у братца нашего двоюродного Святослава Всеволодовича. Думаю, что и тебе пора…
Игорь промолчал, а он, Всеволод, не удержавшись, спросил:
— А на ком жениться братцу-то? У кого невесту искать?..
— Да хотя бы у князя Ярослава Галицкого… — не задумываясь, словно о давно решенном, молвил Олег. — У него, как поговаривают, красный товар имеется. Как раз впору нашему молодцу!
— Это о Ефросинии, сестре Владимира Ярославича, речь идет?..
— О ней самой. Ей, по слухам, сейчас шестнадцатый… В самом цвету девица. И чем не пара нашему витязю?!
— Пара.
— Ну, раз даже младшенький сказал, что пара, — улыбнулся Олег, — то, братец Игорь, мешкать не станем… засылаем сватов да готовимся к свадебке.
Княгиня Агафья Ростиславовна, сидевшая с детьми и боярышнями на другом краю большого стола, в разговоре участия не принимала, но по тому, как хитро поблескивали ее очи, как время от времени лукаво метался в сторону Игоря ее взгляд, даже Всеволоду стало понятно, что она давно в сговоре с Олегом в этом важном для путивльского князя деле. И, вообще, мысль оженить Игоря, возможно, родилась как раз в ее головке, надежно прикрытой светлым шелковым убрусом, поверх которого вместо короны скромно красовался золотой обруч.