Меч князя Буй-тура
Шрифт:
Да и кадры самих сыскарей, мягко говоря, желают быть лучше. Так называемая «демократия» и здесь отложила свой отпечаток: если в годы Советской власти милиционеры прежде думали «о Родине», о службе и лишь потом «о себе», то теперь менталитет служивых резко изменился: глядя на высшие эшелоны власть предержащих, стали больше промышлять о себе любимых. Да и грех их за это упрекать, если девиз нового времени «умей жить!». За год личный состав уголовного розыска, как, впрочем, и участковых уполномоченных, чуть ли не полностью обновляется. Текучка огромная. Все ищут, где получше. Оно и понятно: рыба — где глубже, а человек — где лучше. А получше где? Где меньше работы и ответственности, но зарплата на порядок выше — в управленческих аппаратах. Там умей только с вышестоящим руководством ладить, контролировать да за горло других брать: «вынь да положь!» И будешь, как сыр в масле, кататься, даже если во лбу не семь пядей, а вполовину меньше. Потому-то «на земле», где надо вкалывать в поте лица от темна и до темна, и не задерживаются. Вот такой коленкор.
Еще в субботу был отработан жилой массив — два многоквартирных дома, расположенных напротив музея. Результат плачевный. Не нашлось дотошных стариков, страдающих бессонницей и оттого глазеющих в окна в сторону музея. Не было установлено и подростков, шатающихся ночной порой возле своего дома, которые могли бы дать хоть какую-то информацию. Не дал результатов и опрос ночных работников завода «Электроаппарат». Как всегда, никто ничего не видел и не слышал.
Сержант Петров после сложнейшей операции находился в реанимации и, по мнению врачей, еще долгое время будет «парить» между небом и землей, а если вернется на земную твердь, то еще не факт, что даст какие-либо показания. После ранений в голову довольно часто наступает амнезия. И дай Бог, чтобы амнезия была временной и краткой, а не на всю оставшуюся жизнь… Такое тоже бывает.
Во время осмотра места происшествия применялась служебная собака-овчарка. Но разве мог курский Мухтар взять след после того, как на месте происшествия прошло стадо бизонов в лице «ответственных работников УВД города и области, после которых остались целые облака всевозможных запахов одеколонов?.. Конечно, не мог. Что и оставалось ему, бедному курскому Мухтару, так, выбежав вместе со своим вожатым-кинологом из помещения музея, отметить ближайшее дерево, что он с видимым облегчением и сделал. А потом только преданно глядел на своего старшего собрата умными и все понимающими глазами.
Словом, за два истекших дня продвинуться вперед в раскрытии преступления не удалось. Что удалось, так это уломать прокуратуру не затягивать с возбуждением уголовного дела. Дежурный следователь прокуратуры, очень недовольный, что его «побеспокоили» в выходной день — «разве нельзя было потерпеть до понедельника» — возбудил по материалам, собранным милицией, дело и дал поручение уголовному розыску на поиск «лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого». И, посчитав на этом свою роль исполненной полностью, укатил в родные пенаты, по-барски бросив: «В понедельник мой шеф кому-нибудь из наших следователей, возможно и мне, отпишет. Тогда и начнем взаимодействовать. А пока, извините. Сами занимайтесь. Поручение мною дано. Ищите».
Так что, куда ни кинь — сплошной клин.
Вынув из сейфа документы и разложив их перед собой на полированной поверхности стола, Реутов нажал кнопку оперативной связи с дежурной частью:
— Начальника розыска и всех оперов с центральной зоны ко мне! — Помедлив, дополнил: — И участковых этой зоны тоже… Да поживее!
Когда вызванные им сотрудники, оставив за дверьми кабинета разговоры, споры, шутки и прибаутки, так свойственные молодым представителям правоохранительных органов, а начальник уголовного розыска майор Ветров — крепкие словца, без которых он уже не мог обходиться, собрались и, присмирев, расселись у стола, Реутов, усмехнувшись и сверкнув сталью глаз, почти по-гоголевски произнес:
— Я пригласил вас, господа-товарищи, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие…
Что поделать, любил, любил Реутов блеснуть знанием отечественной классики.
— …К нам едет ревизор, — тут же подхватил с некоторой долей ерничества Ветров, когда остальные состроили кислые мины.
— Не ревизор, а ревизоры, кстати, тоже едут, — чуть поморщившись, что его перебили, продолжил начальник КМ. — Но дело пока что не в них, а в том, что уже идет третий день, а мы все не можем раскрыть разбой. Все топчемся и топчемся на месте, почти ни на йоту не продвинувшись вперед. Должен предупредить — нам никто не позволит это преступление оставить в категории висяков! А потому, уважаемые коллеги, готовьтесь работать дни и ночи, без отдыха и выходных. До тех пор, пока не раскроем. Какие будут соображения?
Соображения, конечно, были, только каждый из собравшихся в кабинете начальника КМ предпочитал держать их при себе, хорошо зная, что в милиции, как нигде в иных учреждениях, любая инициатива наказуема. Сотрудники хмурились, искоса посматривали на засиженный мухами портрет Феликса Дзержинского, висевший за спиной начальника КМ, несмотря на новые демократические веяния в стране, где прежним героям, в том числе революционерам, таким как Дзержинский, уже места не было, и помалкивали. Так что молчание стало ответом Реутову на его последнюю фразу.
— Хорошо, — выдержав паузу, усмехнулся Реутов, — я ценю вашу гипертрофированную скромность. А потому спрошу каждого персонально. И начнем, пожалуй, со старшего опера. Так, каковы ваши соображения, товарищ капитан?
Капитан милиции с тихой для милиционера фамилией Шорохов встал.
— Да ты сиди, сиди… — сделал соответствующий жест рукой Реутов. — Можно и сидя довести свои соображения, если они есть, конечно. Мы поймем… до маразма еще не дожили, — пошутил жестко, на грани цинизма. — Хотя с такой работой и нашими успехами вполне возможно…
— Я по-прежнему считаю, что надо отрабатывать связи сержанта Петрова, — вновь усаживаясь на глухо скрипнувший стул, поделился «своими соображениями» старший оперуполномоченный. — И не только служебные и родственные, что нам в какой-то мере удалось за выходные дни, но и личные, возможно, любовные…
— Ты прямо, как моя жена, — перебил старшего опера Реутов, — где бы что ни случилось с мужиком, сразу же говорит: «Ищите любовницу»…
— Вот-вот, — тут же вклинился начальник уголовного розыска, пользуясь тем, что он не только самый «старый», но и самый опытный «волкодав», — пришла, значит, любимая к нему за сексуальными утехами, а он, находясь на государственной службе, весь поиздержался, поистрепался и не смог предоставить этих утех. Очень уж сложная да напряженная у овошников служба, особенно у тех, которые музеи охраняют — сон, как в песне, «дни и ночи». Видимо, от пересыпа его собственный «ствол» в брюках заржавел, с предохранителя не снимался, чтобы встать на боевую изготовку. Тогда она ему говорит: А давай, любимый, твоим табельным стволом попробуем меня ублажить». Сержант то ли сдуру, то ли от большого ума расстегнул кобуру и подал ей ПМ, на, мол, любимая, занимайся, а я посмотрю, что получится… Она взяла ствол — и бац, то ли не туда сунула, то ли не так сунула — подстрелила любимого из-за большой любви к нему. А чтобы хоть как-то компенсировать крушение сексуальных надежд, прихватила с собой из музея металлома кило так на десять. Не впустую же ей бить ноги туда-сюда…
Начальник уголовного розыска, конечно, ерничал, цинично представляя версию преступления, но в чем-то он был прав: не должен нормальный сотрудник милиции передавать свое табельное оружие в чужие руки. Не должен… Но мало ли было случаев, когда передавали, когда, забыв об осторожности, балуясь с оружием, подстреливали себя или убивали товарищей. Взять хотя бы случай по третьему отделу милиции, когда один опер прострелил ногу другому. Или такой, который случился в опорном пункте милиции поселка резинщиков, когда участковый уполномоченный, балуясь, пристрелил насмерть внештатного сотрудника. Да мало ли еще…