Меч князя Буй-тура
Шрифт:
— Молодцы ратчане: десятков пять-шесть степного воинства вывели вылазкой своей из строя, — ставил в известность об успехах соседей воевода Любомир княгиню Ольгу Глебовну. — Хорошая подмога.
Целую седмицу, семь долгих дней и ночей курчане мужественно отбивали половецкие лавы, идущие на слом то в конном строю с арканами и веревочными лестницами, набрасываемыми на скаку на заостренные вершины бревен стены, то в пешем — с лестницами. И обязательно под непрерывный, словно осенний
Ряды защитников таяли, но и у нападавших сил не пребывало, а заметно убывало. Вместе с силами у половцев убывал и азарт разбойников-добытчиков. У разбойников как — наскоком сильны. А получат по зубам, так и поползут в кусты раны зализывать. Ночные же вылазки неуловимых ратских воев также подтачивали охоту продолжения дальнейшей осады.
Видя свое бессилие, половцы вымещали злобу на Прикурской слободке, сжигая избы черного люда и смердов. Пылали и вотчины курских бояр да детей боярских, ушедших с Всеволодом. Они, обезлюдевшие, покинутые своими хозяевами, домочадцами и челядью, стояли на отшибе, вне детинца и посада, и были легкой добычей для степняков.
Время от времени, половецкие ханы отводили орды от стен града и высылали переговорщиков. Те, гарцуя на конях и явно красуясь, требовали подготовить откупную дань, открыть врата и впустить ханских воинов на отдых, обещая быть милостивыми к храбрым курчанам: «Никого не тронем, не обидим».
«Прямо как в нашей побасенке про лису с ледяной избушкой и зайца с лубяной, — наполнялись иронией очи воеводы. — Впусти, а он не только самого выгонит, но и дух из нутра вышибет. Нет уж, шалишь, степняк, нас, старых воробьев, на мякине не проведешь». — И отвечал, высказывая волю всех курчан:
— Сумеете войти, взяв град на копье, — все ваше будет. А так — не обессудьте: даже ногаты не получите, не то, что гривны.
Впрочем, нашелся среди защитников града и такой человечишка, который было клюнул на наживку половецких ханов, даже, по слухам, грамотку им со стрелой послал, прося себе привилегии за способствование им в занятии града. И кто бы вы думали это был? Да торговый гость Улеб. Не верил Улеб со своей торговой душонкой, что смерды да посадский черный люд удержат град. Мыслил не только о своем спасении, но и о барыше.
Когда княгине донесли о замыслах Улеба, искавшего себе сторонников среди курских защитников, то она, покрывшись краской гнева, сверкнув очами, кратко приказала посаднику Яровиту и городскому тиуну Твердислову, отвечавшему за порядок в граде и судившему горожан за малые провинности и внутренние склоки:
— Взять нечестивца и на княжий суд. Я еще не забыла его поганые речи перед нашествием половцев об отсутствии князя. Пусть узнает на собственной шкуре, что князь есть.
Ее отроки и взяли Улеба, и притащили связанного пред княжий терем.
— Почто? — вопил изменщик, надеясь на то, что о его черных замыслах еще неизвестно.
— За измену, — гневно ответствовала княгиня. — За гнусную измену.
— За лукавство и измену, — повторили за ней с брезгливой гримасой посадник Яровит, давно недолюбливавший прижимистого купчину, и старейшина над торговыми гостями града Ярема Мошна, братенич прежнего курского посадника Власа Мошны. А Яровит еще добавил:
— Я считал, Улеб, что ты скуп, а не глуп. Но, вижу, ошибался: ты, Улеб, и скуп, и глуп, и… слеп.
— За то, что ссылался с ворогами, — молвил еще не окрепшим голосом и княжич Святослав Всеволодович, оставивший по указанию матушки на время свой резервный отряд. Молвил прямо с коня, не спешиваясь. Молвил по подсказке матушки, ибо сам всех тонкостей этого дела не ведал. Знал же одно: раз матушка так говорит, значит, так надо.
— Оговор, клевета завистников, — верещал зайцем, попавшим в зубы охотничьей собаки, Улеб. — Где видоки, где послухи?
— Есть и видоки и послухи, — ответила на то сурово княгиня. — Но в виду того, что враг стоит у стен града, обойдемся и без их присутствия. Пусть град оберегают. Что надо и кому надо, они уже сказали…
— Вы не вправе меня судить без князя, — сменил тактику защиты Улеб. — Только один князь может…
— А вот и князь, — с усмешкой указала дланью на Святослава княгиня. — Так что суд вершим в соответствии с Русской правдой Ярослава Мудрого и сынов его.
— Да, я на месте, — подтвердил княжич Святослав важно. — И вершу суд.
— Что полагается изменнику? — обращаясь к тиуну, спросила княгиня.
— Смерть, — не моргнув глазом, отозвался борадач-тиун. — А его дом — на поток и разорение.
— Смерть, — повторил княжич, которому не терпелось поскорее закончить этот суд, чтобы, не мешкая, отправиться к своим воинам.
— Женка, детки у него имеются? — поинтересовалась княгиня у посадника, желая хоть что-то оставить из имущества осужденного вдове и детям.
— За наживой не успел обзавестись, — ответил тот.
— Тогда отрубить ему главу, да и выбросить поганое тело без погребения к половцам, его друзьям, — тут же распорядилась княгиня жестко. — Чего откладывать в долгий ларец… Не то дело и не то время, чтобы с исполнением тянуть…
Решение княжеского суда было исполнено в тот же час. Дом и все имущество казненного Улеба, в соответствии с Русской Правдой, отошло князю.
«Пригодится для выкупа наших полоняников, — решила Ольга Глебовна практично. — С паршивой овцы хоть шерсти клок…»
Скорый суд над трусоватым и жадноватым торговым гостем Улебом тут же стал известен защитникам града, отбив всякую охоту у колеблющихся прислушиваться к словам половецких ханов.
«Крутенька наша княгинюшка», — размышляли они опасливо.