Меч князя Буй-тура
Шрифт:
Этот рабочий день в отделе милиции номер один обещал быть бурным… Впрочем, как и все другие дни.
— Что-то ты после разговора с подружкой невесела?.. И вчера, и сегодня… — поинтересовался Любимов у Санечки. — Прямо сама на себя стала не похожа — нет ни прежней девичьей удали, ни задора. Даже макияж… и тот как-то поблек… Вот и дым сигаретный, — указал движением головы и глаз, — пускаешь не колечками, как раньше, весело, играючи, а как вулкан рассерженный попыхиваешь — целыми клубами. Случилось ли что?..
— Да ничего не случилось, — последовал односложный ответ сквозь едва раскрывшиеся губы Санечки, показушно поморщившейся от беспардонной бестактности коллеги. — Просто нет настроения. Бывает же… Можно подумать, что у тебя на душе только соловьи поют да бабочки порхают…
— Бывает, — согласился Любимов, не очень-то поверив в искренность соседки, смолившей сигарету за сигаретой. — Хандра… Порой так нахлынет, что хоть в петлю лезь. И это не то, и то не это… Потом, смотришь, отпустило. И вновь солнышко в душе и безоблачность в мыслях! А знаешь ли ты, друг Горацио, — шутливо переменил Любимов пол собеседницы, — какое самое лучшее лекарство от хандры и паршивого настроения в наш просвещенный век?
Санечка, возможно, и знала, но промолчала, так как себя с шекспировским героем не ассоциировала. Но это не смутило Любимова, и он с прежней бесшабашностью продолжил:
— Сто пятьдесят грамм коньяка и защищенный секс. Все напряжение, всю хандру как рукой снимет…
— Не с тобой ли? — Иронически поджала напомаженные губки Санечка.
— Можно и со мной. Чем не герой-любовник?! — Легонько стукнул кулаком себя в грудь обозреватель криминальных новостей. — Как говорится и пишется, «старый конь борозды не испортит….» А того, что написано пером, не вырубить и топором. Не так ли?..
— Но и глубоко не вспашет, — последовала краткая ехидная реплика Санечки.
— А это как сказать, как сказать… Все познается на личном опыте и в сравнении, — ухмыльнулся плотоядно Тимур. — Попробуй — и сравнишь.
— Считай, что уже развеселил, — повернулась, колыхнув грудью, полным фасадом к визави соседка Любимова. И вымученно улыбнулась. — Чем пустые байки о водке и сексе плести…
— …Не о водке, а о коньяке! — Поднял Любимов указательный палец правой руки восклицательным знаком, перебив соседку. — О коньяке, сударыня. О коньяке!
— …Пусть о коньяке, — не стала та спорить. — Но, тем не менее, прежде чем, повторяю, пустые байки вещать, лучше бы рассказал, как идет расследование по делу в музее. Это, по крайней мере, куда полезней и занимательнее пустого зубоскальства и сорочьей трескотни молодящегося франтоватого журналиста. Извини, но от трепа твоего башка раскалывается, — картинно показала руками, как раскалывается ее голова. И не дав Любимову ответить. Продолжила: — Надеюсь, что ты связь с ментовкой и музеем не прерываешь, держишь, так сказать, пальцы на пульсе… Или ошибаюсь, и эта тема тебе уже неинтересна?..
Она, поставив знак вопроса в последней реплике, замолчала, но настороженно-заинтересованного взгляда от лица Любимова не отвела.
— Почему же неинтересна… — не стал тянуть с ответом Любимов, — еще как интересна. Только новенького, если верить начальнику криминальной милиции Реутову, пока нет. Но еще, как говорится не вечер. Всего лишь пятый день пошел…
— Ты думаешь, этот… как его…
— …Реутов.
— …да, Реутов… будет с тобой откровенничать? Карты раскрывать?.. Держи карман шире! Наверно затихорится так, что слово клещами не вырвешь… — забросила очередной «крючок» Санечка. — У них вечно все секретно да таинственно… словно и вправду являются носителями государственных секретов. Привыкли туман подпускать…
— Откровенничать, конечно, не станет, — не стал пикироваться Любимов, хорошо знавший скрытный характер большинства оперов, — но кое-какой информацией не для широкого круга поделится. Мы с ним о том парой фраз перекинулись, — как опытный картежник, на всякий случай блефонул он.
Конечно, Реутов ни на какую сделку с ним об информировании не подвязывался — все это было чистой воды импровизацией Любимова, к которой довольно часто прибегают и журналисты, и оперативные сотрудники милиции, норовя выдать желаемой за действительное. И не только желая выдать, но и убедить в том своего оппонента. Самое большее, что посулил начальник криминальной милиции Любимову, так это то, что при завершении расследования дела и направлении его в суд, если, конечно, повезет, сообщить некоторые подробности.
Будь Санечка в нормальном душевном состоянии, она, скорее всего, без труда бы раскусила уловку коллеги. Но не в этот раз.
— А что за человек этот… Реутов? — как бы продолжая прежний разговор, лишь немного изменив его внешнее направление, спросила Санечка как бы между прочим.
— Александра, ты, помнится, вроде бы, милиционерами не очень интересовалась… Еще вчера говорила… как бы покороче выразиться… что «менты — козлы» и недочеловеки. А ныне с чего интерес? — Подмигнул заговорчески Любимов. — Неужели так хандра подействовала?..
— Да так, к слову пришлось… — не поднимая глаз на собеседника, обронила Санечка. Впрочем, тут же напористо, даже с некой долей агрессии, мол, была не была, добавила: — Может быть, я закадрить с ним решила. По твоему же совету, кстати, чтоб хандру да мигрень разогнать… Так сказать, для увеличения личной коллекции любовников. Журналисты — были, педагоги — были, врачи — были, помнится, даже местные бизнесмен и депутат — и те были… Так почему же не поиметь мента для коллекции!
— Мысль, коллега, неплохая, только вряд ли осуществимая, — улыбнулся на это Любимов со значением взрослого, потешающегося над потугами младенца.
— Почему? — Бросила мимолетный взгляд на собеседника Санечка.
— Да слух был: не сворачивает он «налево». Все прямо хаживает… в супружескую постель. До сих пор верен своей «единственной и неповторимой». Такая верность, как слышал, даже насмешки со стороны коллег вызывает, правда, заочно, — импровизировал Любимов, на самом деле не зная ни грамма о личной жизни майора Реутова.
— В жизнь не поверю, чтобы мент, да еще какой-никакой начальник, и не таскался за чужими юбками?.. — преувеличенно поразилась Санечка, став сразу похожей на прежнюю — бесшабашную, дерзковатую, развязную, куклястую, так нравившуюся Любимову. — Таких в ментуре попросту не бывает. Там, как поговаривают, одни жеребчики работают.