Меч князя Буй-тура
Шрифт:
— Откуда?.. — удивился Любимов. — Откуда тебе известно? Не «жучки» ли ваши пресловутые?..
Он даже машинально обвел взором углы своей комнатушки.
— Видишь ли, повелитель пера и слова, — продолжил Реутов в ироническом ключе, — наш отдел не ФСБэшная контора, и нам до «жучков» и прочей шпионской техники при наличии «прекрасного» в кавычках финансирования еще шагать и шагать… как от Курска до Камчатки. И все пехом. Менты, и то не все, а только ГИБДДэшники, являются повелителями свистка и жезла, но никак не современной подслушивающей и подсматривающей техники. Просто я, листая номер «Курского курьера», случайно на статью госпожи Луковицкой Александры наткнулся, где она честит нас, ментов продажных, «оборотней
— Оказывается, «ларчик просто открывался»… — Был явно разочарован Любимов. — Жаль. С «жучками» же куда как романтичнее…
— Да, с «жучками» романтичнее, — согласился Реутов. — Было бы как в телесериале про ментов. Кстати, о романтике… Интересно, что в моей личности заинтересовало мадам Луковицкую, если, конечно, не секрет?
— Не секрет, — отозвался Любимов, но отозвался по-заговорчески, почти шепотом. — Только она не мадам, а мадамистая мадемуазель — баба-разведенка из породы «дам, не дам», коллекционирующая любовников. У нее, с ее же слов, такое хобби. Не знаю, что у мамзели нашей на уме в действительности, но мне сказала, что имеет желание заполучить в свою коллекцию мента. И выбор ее почему-то пал на тебя… Даже завидно, черт возьми… Одни годами добиваются — и все труды впустую, как вода в песок, другие же и пальцем не пошевельнут — а им нате, на блюдечке с голубой каемочкой, — пожаловался он.
— Вот оно как, — усмехнулся Реутов в далеком своем кабинете, но мембраны телефонных аппаратов сумели передать эту усмешку и через расстояние. — А я, грешным делом, было подумал, что журналистку Александру заинтересовало музейное дело… тут тебе весь набор детективщика: нападение, хищение, полутруп охранника, общественная значимость, историческая ценность… Но нет же — ее привлекла моя скромная персона… да еще в таком интересном ракурсе. Неожиданно как-то… но льстит, тешит мужское тщеславие. Хоть кто-то да интересуется… значит, не совсем пропащий я человек, мужчинка тридцати пяти с лишним лет…
— Да и делом она интересовалась, — счел нужным пояснить Любимов, перебив уничижительно-ироничную риторику начальника криминальной милиции. — Правда, не столько самим делом, как состоянием здоровья потерпевшего Петрова. Хотя еще пару дней назад ей на этого Петрова было наплевать с высокой колокольни… Удивительные метаморфозы…
— Может, в ней заговорило присущее женщинам со времен их праматери Евы милосердие? — выдвинул предположение начальник криминальной милиции.
Выдвинул, впрочем, не очень уверенно, словно давая возможность возразить ему. И Любимов, не задумываясь, возразил:
— Да какое милосердие может быть у нашей Санечки или у ее подружки Танечки?.. У них если и есть какое-либо чувство кроме секса, так это исключительно желание материального обогащения, — разоткровенничался он, давая весьма нелестную характеристику своей коллеге и ее подруге. — Только об этом и речи. И тут они обе по трупам пройдут и не поморщатся! Правда, в последние дни что-то обе потускнели, стали похожи на бледные поганки в пору наивысшей зрелости: те же тела, отшлифованные в фитнес-клубах и салонах красоты, та же импортно-разовая одежда на них, те же самые прически! Но вид уже не тот… Поблекший, побитый молью, что ли… Словно одновременно заболели неприличной болезнью…
— Вряд ли неприличной, — не согласился телефонный Реутов. — Тогда бы Александра не подумала обо мне, как о возможном новом экспонате в своей богатой коллекции… Не до того было бы… А кроме того, только гриппом болеют все одновременно, а неприличной… разве что при спарринг-партнерстве.
— А, может, она таким образом хочет всем мужикам отомстить, — засмеялся Любимов, акцентировав внимание на первой части реплики Реутова и оставив без внимания вторую.
— Тогда не всем мужикам, а только ментам… — поправил Реутов. — В моем лице… к сожалению.
— Вот именно. Их она, как не раз говорила, на дух не переносит… — согласился с корректировкой начальника криминальной милиции Любимов.
— Поэтому от нее надо держаться подальше, — резюмировал Реутов и, задав еще несколько малозначащих вопросов, пожелал успехов в работе.
«И зачем же он звонил мне? — кладя трубку на аппарат, пожал плечами журналист. — Неужели Санечка права, и менты это дело «не поднимут», ибо кишка тонка… С другой же стороны Реутов, насколько я его знаю, совсем не простак и пустомеля… но позвонил же, поинтересовался успехами… О Санечке кое-что узнал… исподволь. Напрямую вопросов вроде бы не задавал, но и от ответов моих не уклонялся… Опять сплошные знаки вопросов… А коллегу, несмотря на ее характерец, стоит, по-видимому, предупредить. Менты просто так о малознакомых людях речь не заводят, тонких вопросов не задают… Значит, наша «кукла» где-то засветилась в нехорошем деяньице… Да с ее языком это и не трудно, — успокоил он себя. — Однако предупредить надо. Может тут мои пустые страхи да домыслы, от чего, друг мой ситцевый, — обратился он к самому себе, — и до паранойи недалече, но может быть, и реальность существует… Предупрежу. Обязательно предупрежу, — решил твердо и бесповоротно. — Коллеги как-никак… А заодно, если ее так заинтересовало это дело, посоветую обратиться в прокуратуру Центрального административного округа, а точнее, к следователю Жукову Ивану Ивановичу. Именно к нему стекаются все нити расследования. Правда, от него, как от козла молока, вряд ли чего дождешься… Мне-то он пока ничего путного не сообщил. Но это мне… а перед прелестями Санечки, глядишь, не устоит, чем-нибудь да поделится».
— Виталий Исаакович, зайдите ко мне, — проходя по залу с экспонатами, представляющими древний период Курского края, и увидев там Склярика, что-то «колдовавшего» в согбенном положении над экспозицией, обратилась к нему директор музея. — Непременно зайдите. Разговор имеется.
— Хорошо, Элеонора Арнольдовна, — не меняя позы, отозвался Склярик. — Вот закончу тут… и зайду.
Директор музея Гроздева Элеонора Арнольдовна, дама бальзаковского возраста, обладательница не только внутреннего достоинств, но, в некоторой мере, и телесного, поплыла по коридору в сторону своего служебного кабинета, а Склярик поспешил с завершением «ремонтно-реставрационных» работ.
Демонстрационные залы курского областного музея, конечно, не залы Лувра или Эрмитажа, но, тем не менее, просторны и светлы, чего никак не скажешь о служебных кабинетиках персонала. Это, если совсем откровенно, даже не кабинетики, а коморки, хитроумно встроенные в переходах между залами, не имеющие оконных проемов, а только входные двери. Пространство в них не шире дверных полотен, и оно, не считая места под нехитрую мебель — стол да стул — сверху донизу заставлено всякой всячиной из музейного обихода. И только кабинет директора музея является единственным исключением в этом архитектурном минимализме и аскетизме, но и он не поражает своими размерами, хотя окна в нем имеются.
Конечно же, строители архиерейских палат, в которых, как уже говорилось, разместился краеведческий музей, понастроить таких изысков архитектуры не могли, все это «изящество» появилось в последующие годы, будучи вызванным нехваткой помещений под залы и запасники.
Когда Склярик вошел в кабинет директора, то Элеонора Арнольдовна уже привычно массивно-представительно восседала в своем кресле, неспешно перебирая бумаги в папке для поступающей корреспонденции.
— Присаживайтесь, — пропела своим грудным голосом, не отрывая взора от перебираемых бумаг.