Меч на ладонях
Шрифт:
«Полочане» со своим колдовским оружием были распределены по всему периметру.
Вскоре на опушку леса перед караваном выехала процессия.
Впереди скакали десятка два всадников, вооруженных копьями, арбалетами и прикрытых щитами с разномастными эмблемами и гербами. Среди них выделялись трое рыцарей в неполных доспехах и шлемах. По бокам конных, держась за стремена, бежали пешие воины, вооруженные короткими пиками, мечами, секирами и луками. Всего было около тридцати пеших.
Силы были примерно равны. Экипировка конных рыцарей была повнушительней снаряжения новгородцев, но из подъехавших незнакомцев только половина была копьеносцами, а остальные – или кутильеры [70] ,
70
Кутильер – воин, отвечающий за ценных пленных своего господина. Вооружен, среди прочего, длинным кинжалом-кутилем, который перерезал горло пленным, отказавшимся платить выкуп.
Поняли это и бретеры. Остановившись на безопасном расстоянии от арбалетов и луков купцов, рыцари провели небольшое совещание. Через минуту один из них демонстративно нацепил белую тряпку и выехал на середину луга, отделявшего лес, у края которого выстроились бретеры, от холма, на котором замер в ожидании купеческий обоз.
Навстречу ему отправился Сила Титович. Он взял на себя все командование и право переговоров с возможным противником.
Разговаривали недолго. Рыцарь начал что-то цедить из-под шлема, закрывавшего половину лица. Потом снял шлем, обнажив заросшее бородатое лицо. Слушая бретера, новгородский воевода отрицательно качал головой. Проведя таким манером около пяти минут, переговаривающиеся стороны разъехались к своим отрядам.
Налетчики посовещались еще. Видно было, что согласия в их рядах немного. В результате разум взял верх. Разбойники развернулись и скрылись в лесу, из которого появились всего двадцать минут назад.
Постояв еще полчаса в полной боевой готовности, конная дружина новгородцев отошла к укрепленному лагерю. Когда вернулся посланный вслед ушедшим бретерам дозор, купеческий обоз опять пришел в движение.
Малышев только хмыкнул по поводу такой демонстрации нравов:
– Ну и слабовата-то в поджилках эта немчура. Даже напасть не попробовали.
Это заявление вызвало бурную реакцию со стороны подошедшего Горового. Казак презрительно сплюнул под ноги фотографа:
– Дурень ты еще в военном деле. – Подъесаул махнул рукой в сторону леса, в котором скрылись бретеры. – Да сунься они на нас, половину положили бы, а то и все легли. А пошто? На кой мертвым добыча? Упустили момент, програли [71] место – и ушли как надобнать. И это, мать их, правильно… Видать, парни бадялые [72] , а не мандавошки штабные, что крови солдата считать не любят, а врага только в рапортариях видали.
71
Програли – проиграли.
72
Бадялые – здесь: опытные, видавшие жизнь.
Сомохов поддержал оценку казака:
– Грамотно поступили. У них половина отряда – стрелки, а у нас – вся кавалерия при копьях, да и та от стрел лагерем прикрыта. Начнешь во фронт лезть, наши конники по тылам лавой пройдут, полезешь во фланг обоза на кавалерию – под стрелами да болтами людей положишь. Умно разбойники решили.
Построившись в походную колонну, обоз начал движение. Онисий Навкратович, посовещавшись с Силой Титовичем и проводниками, объявил, чтобы до ночи никому доспехи не снимать. А там видно будет.
До ночи все было спокойно.
Ночью лагерь, ставший в табор, охраняли двойные дозоры, но бретеры решили не связываться с обозом.
Через день новгородцы дошли до Хомбурга.
Хомбург, или, если угодно, Гамбург, мало отличался от Любека, разве что был побольше немного. Неся на себе все ту же портовую нагрузку, город являлся, в отличие от соседа, ориентированного на Восток, воротами Германии в сторону Запада. Сюда по Эльбе сплавляли баржи из Баварии, Богемии и Мессена, где их уже встречали корабли из цветущей Фландрии и Аквитании, Англии и далекой Испании.
В городе новгородцы пробыли один день. Именно столько времени понадобилось Онисию Навкратовичу, чтобы продать подводы и коней и арендовать широкую старинную рухлядь, гордо именуемую хозяином «баржей», с типично немецким именем «Милая Эльза», способную довезти товар и дружину до Магдебурга, где этим летом стоял двор Генриха IV.
Сундуки с мехами и тридцать шесть человек новгородцев заполнили все свободное пространство на борту. Плыть приходилось против течения. «Милую Эльзу» тянула четверка крепких немецких тяжеловозов. До першеронов или суффолков [73] девятнадцатого столетия эти образцы селекционной мысли века одиннадцатого не дотягивали, но выгодно отличались от тех пони-переростков, которых можно было видеть в новгородских землях.
73
Известные породы лошадей-тяжеловозов.
На ночь приставали к оговоренным на имперском шляху стоянкам за пределами крепостных стен городков, украшавших полноводную Эльбу.
Дорогой «полочане» под руководством Сомохова и рыжего корабела Юргена изучали премудрости немецкого языка. Самые большие успехи наблюдались у Малышева, который знал немного немецкий еще со школьного курса и начал обучение современному диалекту еще у Борнхольма, решив не отставать от Улугбека Карловича. Хуже всего воспринимал новую речь Горовой. Даже далекий от грамоты и школ Пригодько легче схватывал слова и созвучия, чем пышноусый подъесаул. Тот больше кряхтел и забывал наутро все, что с таким трудом зазубривал вечером. Зато он был единственным, кто, по его же словам, понимал южные китайские наречия и знал цыганский язык. Последнее объяснялось женитьбой его двоюродного дяди на цыганке, что было редкостью для кочевого народа, а маленький Тимка в детстве любил бывать в гостях у своих родственников.
Небыстрое течение и чистенькие пологие берега, которыми любовались дружинники, наводили на философские мысли и долгие разговоры ни о чем. Дорога до Магдебурга должна была занять восемь дней. Вечерами посиделки у костра на одном из самых охраняемых имперских путей венчали дружеские попойки под знаменитые немецкие колбаски и уже узнаваемое немецкое пиво, которое дружинники находили слабым, а Горовой вообще не признавал за алкоголь.
Как-то вечером, чтобы разнообразить времяпрепровождение, Сомохов решил в меру своих познаний объяснить Горовому, Малышеву и Пригодько положение дел на политической арене мира, в котором они находились. К таким разговорам со своими суждениями и историями часто подсаживались и дружинники, а то и сам Сила Титович или Онисий Навкратович.
Главное, что интересовало русичей, – это германское государство, по которому они и путешествовали. Сомохов же, не желая зацикливаться на одной стране, старался последовательно изложить политическую картину всей Европы в целом. Археолог по образованию, он был и оставался историком. Знания его хоть и имели узкую направленность, но, как любой уважающий себя хороший специалист, он знал нюансы каждого исторического пласта и мог преподнести суждения и мысли о строении существующей политической системы, которые иногда могли показаться окружающим настоящим открытием.