Меч на ладонях
Шрифт:
На вопрос Малышева о том, что же необходимо знать о существующем мире, Сомохов ответил:
– Главное – не думайте, что вас защитят здесь какие-либо законы. – Он перевел взгляд с Малышева на притихших от такого заявления окружающих и продолжил: – Времена, когда здесь правили единые для всех законы, прошли вместе с эпохой Рима. Теперь здесь правит кутюм.
– Чего? – не понял Тимофей, прислушивающийся к интересному разговору.
– Кутюм, любезный Тимофей Михайлович, это значит сложившийся стереотип привилегий и судебных решений на основе прецедентов в той или иной сфере жизни и определенном историческом социальном сословии.
Малышев хмыкнул:
– А попроще можно, Улугбек Карлович?
Археолог усмехнулся:
– Куда уж попроще, Константин… э… – Ученый запнулся, вспоминая отчество собеседника. Видимо, опыт проведения научных дискуссий сформировал определенный стереотип поведения и называть своего попутчика просто Константином Улугбек Карлович считал невозможным.
– Павлович. – Костя понял заминку правильно.
Ученый продолжил:
– Так вот, Константин Павлович, это значит, что в каждой провинции здесь свои неписаные законы для каждого сословия. То есть если в одном селе крестьянин убил свинью соседа, то ему отрубят руку, а в другом – заставят заплатить штраф, в третьем – объявят вне закона и сожгут или изгонят. Если кто-то в чем-то провинился, то его судит не общий суд. Для любых слоев населения, будь то крестьяне, горожане, духовные лица или дворяне, существуют свои суды и, соответственно, свои законы. Причем, повторяю, в каждой провинции, каждом городе они разнятся.
Горовой почесал голову:
– Что ж получается, Улугбек Карлович, тут, может, и места есть, где душегубца какого и за преступника не считают, а?
Сомохов задумался:
– Ну, это я сказать не могу. В основном все живут по христианской морали. Ценности и заповеди Библии одинаковы для всех. Так и в кутюме, обычаях то есть. Убийце рубят голову, вору рубят руку или вешают, если уже попался, а душегуба какого могут и на кол, а потом вешать.
В разговор встрял один из новгородских дружинников, Венедим. Будучи одним из самых молодых, он стремился быть поближе к полоцким наемникам-купцам, повидавшим мир и знавшим много нового.
– А я вот слышал, что баб они здесь не вешают?
Пока Сомохов вспоминал, что он знает по этому вопросу, взял слово старый Микита Акуньевич. Седой ветеран любил послушать других, а сам большей частью молчал.
– Они баб не вешают, – степенно пробасил он. – Они, ежели чего там, так их закапывают живьем.
– Ну да? – открыл рот охочий до нового Захар.
К костру начали подходить молодые дружинники.
Сомохов продолжил:
– Так вот. Про женщин я не уверен, Миките Акуньевичу видней. В общем, если что приключилось и вас в суд какой тянуть собрались, то не думайте, что вас там закон или «Правда» спасет. В основном все, что здесь считается законами, направлено на защиту местных от разных пришлых, коими мы с вами и являемся. Далее если вы правы, а ваш оппонент не прав по всем канонам.
Дружинники одобрительно загудели: «Правильно! Свой – он свой, хоть и вражина, а наш».
Малышев вскинулся:
– Так что же выходит? И прав здесь у нас нет?!
Улугбек Карлович улыбнулся, а ответил Микита Акуньевич:
– Право тут может быть только одно. – Он стукнул себя по рукоятке меча. – У кого меч острее, того и суд.
Дружина захохотала. Вечерний разговор разгорался.
– А скажи-ка, Улугбек Карлович, что ты о политесах местных знаешь? К какому государю мы едем-то? И с кем он воюет? Слышал, будто с королем итальянским, – спросил Горовой.
Сомохов почувствовал себя вновь за институтской кафедрой. Говорить об истории он мог часами.
– События последних лет в Германии и христианском мире тесно связаны с тремя людьми: императорами Священной Римской империи Генрихом Третьим и его сыном Генрихом Четвертым, а также монахом, а затем и папой Римской Католической церкви Григорием Седьмым, до помазания – Гильдебрандом.
Далее коротким монологом Сомохов изложил все свои знания о политических перипетиях, начиная с середины одиннадцатого века и по текущий день.
Еще тридцать лет назад папская власть была в Европе практически номинальной. Германские императоры сделали из римского понтифика, главы всех христиан, марионеток, назначая их из угодных церковников, даруя церковные земли и епископские звания по своему усмотрению. Соответственно, получившие епископские звания рыцари не спешили расставаться с мирскими радостями. Такие понятия, как целибат [74] , смирение, укрощение плоти, были редки в среде высших церковных иерархов. Правили корабль церкви в окружающем мире воля императора и симония, то есть практика продажи церковных должностей.
74
Целибат – обет безбрачия.
Как обычно, все же остались и те места, которых не коснулось всеобщее грехопадение. В христианском мире того времени это был монастырь Клюни [75] . Именно из этого монастыря вышел монах Гильдебранд, прозванный при жизни «делателем пап», – человек, повернувший историю христианского мира вспять.
Выходец из семьи крестьянина, он с раннего возраста поступил в монастырь. Небольшого роста, склонный к полноте, монах Гильдебранд выделялся среди окружающих неистовой верой и кипучей жаждой деятельности, всю энергию которой он направил на то, чтобы сделать церковь достойной того положения, которое она занимала в душах христиан.
75
Клюни – известный христианский центр, давший миру много видных деятелей церкви.
Из своего первого монастыря, где он, по сути, начал свой путь в церковной иерархии, Гильдебранд перебрался в монастырь Клюни, известный своей борьбой за чистоту веры. Там у него и появилась идея вернуть в церковь дисциплину и порядки, которые она растратила за последние годы.
Папа Лев IX по дороге в Рим познакомился в Клюни с монахом Гильдебрандом. Познакомился и проникся энергией последнего, чистотой его веры и устремлений. Так, в 1049 году Гильдебранд появился в Риме уже советником нового папы. Благодаря своей кипучей деятельности, которую он направил на дела церкви, тридцатилетний монах быстро завоевал популярность и стал за пять лет одной из влиятельнейших фигур при папском дворе.
В Германской империи в то время было неспокойно: император Генрих III воевал на западе, в Лотарингии, с герцогом Готфридом Бородатым, а в центре Италии творил заговоры и сбивал мятежные союзы из вольных итальянских городов маркиз Бонифаций Тосканский. На севере Италии бунтовал Турин, на востоке Германии буянили угры, постоянно будоражило мятежную Саксонию, помнящую времена, когда Германией управляла саксонская династия.
В результате длительной борьбы император успокоил Саксонию, поверг Лотарингию, казнил Бонифация. Но остановиться и бросить хотя бы мимолетный взгляд на церковные дела императору не дали – вдова убитого маркиза Беатриче вышла замуж за изгнанного герцога Лотарингского Готфрида Бородатого, и беспорядки в империи начались по новой.