Меч Шаннары
Шрифт:
Но он никогда не представлял, что все обернется настолько плохо. Паланс словно взбесился, его охватила такая ненависть, что он даже не пожелал выслушать Балинора. Но все же в его бессмысленном поведении не было ничего загадочного. Дело было не просто в личных расхождениях между братьями, и не только они вызвали такую ярость его младшего брата. Дело было не только в болезни их отца, виновным в которой Паланс почему-то считал брата. Его гнев имел какое-то отношение к Ширль Рэвенлок, очаровательной девушке, которую Паланс полюбил уже многие месяцы назад и на которой поклялся жениться, несмотря на ее сдержанное отношение к такому браку. С девушкой из Керна что-то произошло, и вина почему-то падала на Балинора. Если она и в самом деле пропала, на что указывали слова его брата, сказанные им перед тем, как их бросили в темницу, то Паланс пойдет на все, чтобы найти ее.
Балинор объяснил ситуацию братьям-эльфам. Он был уверен, что Паланс скоро спустится к ним и потребует от него раскрыть тайну исчезновения девушки. Но когда они скажут, что им ничего об этом не известно, он не поверит им‡ Прошло более суток, но в темнице никто не появился. Еды им не приносили. Даже когда их глаза постепенно привыкли к темноте, им нечего было видеть, кроме своих тусклых силуэтов и окружающих стен. Они спали по очереди, стараясь сберечь силы для будущих испытаний, но давящая тишина не давала им по-настоящему выспаться, и они погружались лишь в легкую дрему, не приносящую облегчения ни телу, ни сознанию. Сначала они пробовали найти слабое место у петель мощной железной двери, но она была укреплена надежно. Голыми руками было невозможно подкопаться под ледяную, твердую как железо поверхность земляного пола. Древние каменные стены были по— прежнему прочны и несокрушимы, без единого шатающегося блока или крошащейся кладки. Тогда они бросили свои попытки совершить побег и молча уселись на пол.
Наконец, после бесконечных часов ожидания в ледяной тьме, до них донесся далекий металлический лязг — это далеко наверху с грохотом распахивались древние железные двери. Послышались голоса, тихие и приглушенные, затем стук ног по камню — кто-то спускался по истертой лестнице в нижние подземелья, где были заперты трое пленников. Они быстро поднялись на ноги и столпились у двери камеры, в ожидании вслушиваясь в приближающиеся шаги и голоса. Балинор различил в общем шуме голос брата, непривычно медленный и надломленный. Затем отодвинулись тяжелые засовы; от резкого скрежета металла трое пленников, привыкших к могильной тишине своей тюрьмы, невольно поморщились и отступили от массивной двери, медленно распахнувшейся внутрь камеры. Во мраке подземелья вспыхнуло слепящее пламя факелов, заставив пленников прикрыть глаза, отвыкшие от яркого света. Пока они щурились, стараясь что-нибудь рассмотреть, в камеру вошли несколько человек и остановились у самой двери.
Младший сын хворающего короля Каллахорна стоял впереди своих троих спутников; его широкое лицо было спокойно, губы поджаты, руки стиснуты за спиной. Только глаза выдавали бурлящую в нем ненависть, и взгляд этих глаз безумно, почти отчаянно сверлил лица пленников. Он многим напоминал Балинора — та же форма лица, тот же широкий рот и крупный нос, та же мощная угловатая фигура. За его спиной стоял человек, которого мгновенно узнали даже братья-эльфы, хотя никогда раньше его не видели. Это был мистик Стенмин, худощавый и слегка сутулый, с тонкими резкими чертами лица, облаченный в алый плащ и торжественный мундир. Глаза его, укрытые странной тенью, отражали злобную сущность этого человека, который приобрел определенное расположение нового самозваного Короля. Его руки нервно бегали по телу, время от времени машинально приподнимаясь и подергивая заостренную черную бородку, оттеняющую его угловатое лицо. За его спиной стояли двое вооруженных стражников, одетых в черные мундиры с эмблемой сокола. За ними, в самом дверном проеме стояло еще двое. Все они держали в руках устрашающие пики. Какой-то миг длилось молчание; никто не двигался с места, и две группы людей пристально изучали друг друга в залитом светом факелов сумраке маленькой камеры. Наконец Паланс быстро указал рукой на дверь.
— Я буду говорить с братом наедине. Выведите этих двоих.
Стражники молча подчинились, вытащив упирающихся эльфов прочь из камеры. Высокий принц дождался, пока все они выйдут, затем вопросительно повернулся к мистику в алом плаще, стоящему рядом с ним.
— Я полагал, возможно, я могу вам понадобиться?.. — Худое расчетливое лицо повернулось к равнодушно стоящему Балинору.
— Оставь нас, Стенмин. Я буду говорить с братом наедине.
В его голосе прозвучали гневные нотки, и мистик послушно кивнул и быстро попятился из камеры. Тяжелая дверь с зловещим стуком закрылась, оставив братьев в одиночестве и в тишине, нарушаемой лишь шипением пламени факелов, пожирающего сухое дерево и разбрасывающего сверкающие искры. Балинор стоял неподвижно, в ожидании; его глаза пытливо изучали юное лицо его брата, пытаясь пробудить в нем прежние чувства любви и дружбы, которые они испытывали друг к другу в детстве. Но теперь они бесследно пропали или же были надежно скрыты в потайном углу его сердца, а их место занял непонятный бешеный гнев, порожденный, казалось, недовольством как своим положением, так и поведением брата. В следующий миг ярость и презрение в его глазах погасли, сменившись холодной отрешенностью, которую Балинор счел как неискренней, так и неубедительной; казалось, будто Паланс играет роль, не потрудившись разобраться в характере своего героя.
— Зачем ты вернулся, Балинор? — раздался его медленный, печальный голос. — Зачем ты это сделал?
Балинор промолчал, не в силах постичь эту внезапную перемену его настроения. Вчера брат готов был растерзать его на части, чтобы вырвать у него сведения о местонахождении Ширль Рэвенлок, а сейчас, казалось, он уже совершенно позабыл об этой проблеме.
— Неважно, полагаю, это неважно. — Он сам ответил себе прежде, чем Балинор успел оправиться от изумления, вызванного такой резкой переменой. — Ты мог не возвращаться после‡ после этого‡ после своего предательства. Я надеялся, что ты так и поступишь, знаешь ли, ведь мы с тобой были так близки в детстве, и ты, в конце концов, мой единственный брат. Я стану Королем Каллахорна‡ мне следовало бы родиться первым‡ Его голос упал до шепота, а мысли неожиданно свернули на непонятный путь. Он лишился рассудка, в отчаянии подумал Балинор. С ним больше нельзя разумно разговаривать!
— Паланс, выслушай меня — просто выслушай. Я ничего не делал ни тебе, ни Ширль. Покинув королевство, я отправился в Паранор, а сюда вернулся только затем, чтобы предупредить вас, что Король Черепа собрал армию таких чудовищных размеров, что она без труда сметет весь Юг, если только мы не остановим ее здесь! Ради всех этих людей, выслушай меня‡ Резкий повелительный окрик его брата разорвал тишину камеры. — Я не желаю больше слышать эти глупые разговоры о вторжении! Мои разведчики прочесали все границы и нигде не обнаружили никаких вражеских армий. Кроме того, ни один враг не посмеет напасть на Каллахорн — напасть на меня‡ Наш народ в безопасности. А что мне до остального Юга? Почему я должен что-то для них всех делать? Они всегда оставляли нас сражаться одних, одних охранять эти границы. Я ничего им не должен!
Он шагнул к Балинору и угрожающе ткнул в него пальцем; в его глазах вновь вспыхнула непонятная ненависть, а юное лицо дико исказилось.
— Когда ты узнал, что я стану королем, брат, ты пошел против меня. Ты хотел отравить меня, как отравил отца — ты хотел, чтобы я стал таким же больным и беспомощным, как он сейчас‡ умирающим, брошенным, одиноким. Когда ты ушел с этим изменником Алланоном, то решил, что нашел союзника, который поможет тебе занять мой трон. Как я ненавижу этого человека — нет, не человека, злобную тварь! Его надо уничтожить! Но ТЫ останешься в этой камере, брошенный и забытый всеми, Балинор, пока не умрешь — ведь именно так ты хотел поступить со мной!
Он резко отвернулся, громким смехом прервав свою тираду, и зашагал к закрытой двери. Балинор подумал, что он намерен открыть ее и выйти, но тот помедлил и вновь поглядел на него. Он медленно повернулся, и в его глазах снова была печаль.
— Ты ведь мог не возвращаться в эти земли и жить спокойно, — пробормотал он, словно сбитый с толку этой мыслью. — Стенмин заверял меня, что ты вернешься, хотя я и убеждал его, что этого никогда не будет. Он снова оказался прав. Он всегда оказывается прав. Зачем ты вернулся?
Балинор лихорадочно думал. Он должен удерживать внимание брата, пока не поймет из его слов, что стало с его отцом и друзьями.
— Я‡ я понял, что заблуждался — что был неправ, — медленно ответил он. — Я вернулся домой, чтобы увидеться с отцом и с тобой, Паланс.
— С отцом. — Это слово прозвучало в устах Паланса словно незнакомое имя, и принц сделал шаг вперед. — Ему уже не помочь, он лежит как мертвец, в той комнате в южном крыле. Стенмин смотрит за ним, и я тоже, но мы ничего не можем сделать. Кажется, он не хочет жить‡