Меч Тамерлана
Шрифт:
Сам-то князь уже готовился выступить к Нижнему Новгороду с сильным войском ушкуйников. Судовая рать должна была отправиться вверх по Дону, следуя к волоку, уже на следующий день! Но встревоженный дымными сигналами, поднявшимися в степи, Федор отложил выход на соединение с войском Димитрия Донского — и отправил в степь сильную сторожу в сотню казаков и дружинников.
Три дня ждал князь Елецкий, разрывавшийся между чувством долга перед государем Московским — и сильной тревогой за своих людей, стольный град и семью… А к вечеру третьего дня вернулась в Елец уполовиненная сторожа, потерявшая в жаркой сече с татарами с полсотни воев — и поведавшая страшную весть: хан Тохтамыш ведет на Русь огромную орду! И сил у него не меньше, чем у Мамая на Куликовом поле!
Причем
Страшный вой тогда поднялся по Елецкой земле… До последнего надеялись люди, что удар орды Тохтамыша обойдет их землю стороной, что на дозор казачий вылетел лишь небольшой отряд ордынцев! И пусть за те три дня, что сторожа княжеская провела в степи, русичи успели приготовить к выходу возы и телеги, собрав необходимый для долгого пути скарб и пропитание — да все же надеялись и верили, что не придется им расставаться с любимыми… Что не придется женам и детям покинуть отчий дом и бежать, покуда мужи проливают на бродах кровь — и свою, и татарскую, выигрывая время для родных. Ведь что такое два дня для беглецов, уходящих обозом? И что такое два дня для преследующих их степняков? Слишком малый отрезок времени, чтобы жены и дети успели оторваться от погони и спастись…
Всю зиму гонял ополченцев опытный лучник, дружинник Лад. Ратные учения проходили едва ли не каждую неделю — и ведь мужики весело, с азартом осваивали искусство стрельбы из тугого татарского лука! А теперь вышло, что ополченцам действительно пришлось встать на стены застав, прикрывших броды через Сосну… Вроде и не ротники, набранные Федором Иоанновичем из числа мужей, освобожденных им из полона. И уж тем более не княжьи дружинники! А все одно понимают елецкие мужики — простые пахари, охотники и лесорубы, бортники и рыболовы — что ежели сейчас не встать стеной на пути поганых, то семьи их ждет самая жуткая участь… Может, ограбив и снасильничав беженок, ордынцы и возьмут кого в рабство — самых красивых, молодых и здоровых баб — да только кто этот полон переживет, коли хан нацелился на Москву? Малым же деткам, неспособным идти наравне со взрослыми, пощады от поганых точно не ждать…
А потому и Деян, и товарищи его, Семен и Вторак, вставшие рядом на стене заставы, и прочие мужики-односельчане — все как один готовы драться и умереть, коли придется. За семью не жалко… Главное — как можно дольше не пускать татар вглубь княжества, дать родным драгоценное время уйти!
— Господи, спаси, сохрани и помилуй!
Семен, замерший справа, истово перекрестился, жарко прошептав слова короткой молитвы. Последовал его примеру и Деян, невольно покосившись назад… Над дозорной башней, чье основание по весне обложили известняковыми валунами, поднялся уже второй дымный столб. Тем самым застава известила, что татары идут на прорыв числом, сильно превосходящим дружину заставы.
И то верно — колонна поганых растянулась чуть ли не в полверсты, по три-четыре всадников в ряд. Сумеют ли удержать такую силищу две сотни русичей?
Конечно, сотник заставы Еремей Ольгович воев расставил с умом. Пять десятков лучников-ополченцев замерли на стенах острога, готовые ударить по поганым навесом — как только те доберутся до середины брода. Еще пять десятков арбалетчиков-ротников замерли у туров, поставленных на берегу напротив брода. Тур — высокий, сбитый из бревен «щит» выше человеческого роста, установленный под наклоном на подпорки. От падающих сверху стрел — лучшая защита! А на уровне груди в этом щите прорублены малые бойницы — чтобы умастить в них железное «стремя» самострела для пущей устойчивости, да прицельно, напрямки ударить по ворогу.
Туры стоят в два ряда — за вторым укрылись ротники-копейщики с ростовыми, червлеными щитами и копьями; у кого граненые пики с длинным древком,
Но копейщики покуда хоронятся за турами — да и чего зря людей терять под татарскими срезнями? Острог-застава заложен на невысоком мыске, образованном слиянием Быстрой Сосны и Волчьего ручья, что впадает в реку. Как и Ельчик в стольном граде княжества, ручей наносит в реку песок, образующий брод… Нередко этим бродом пользуются волки, преследующие свою добычу — оттуда и название; но еще в незапамятные времена он стал известен и половцам. А затем и татаро-монголам, покорившим половцев — а после растворившимся среди кипчаков… Дав им, однако, государственность и новое имя.
Так вот, сейчас выход с брода прикрыт кольями, глубоко вкопанными в песок да влажную у берега почву — колья те заострены и направлены в сторону поганых. А промеж кольев не так, чтобы очень много, но хватает разбросанных по земле шипов-рогулек, неизменно направленных вверх одним заостренным, зазубренным концом.
Может статься, в этот раз поганые и не смогут прорваться к турам, миновав надолбы — и тогда копейщикам не придется вступать с ордынцами в ближний бой…
— Ну, братцы… С Богом! Стрелы на тетиву! Упреждение на ветер — полпальца вправо! Целимся на середину брода… По моему приказу…
Деян недюжинным волевым усилием унял дрожь в руках, расставив ноги пошире и развернувшись к степнякам левым боком. Это движение повторили все ополченцы — ведь когда ты повернут к вражескому стрелку боком, ты уменьшаешь размер его мишени… Задрав лук на пяток вершков повыше головы, чтобы бить навесом, русич уже привычно оттянул оперенный наконечник срезня к подбородку — и замер, напряженно ожидая приказ Лада:
— Бей!
Деян разжал пальцы, звонко запела тетива — и срезень со свистом устремился вверх! Как и еще полсотни срезней его соратников-ополченцев… Набрав же требуемую высоту, стрелы полетелы ровно вниз, к середине брода; надежно закрепленное на древке оперенье помогает им держаться в воздухе на пути к цели, не срываясь на кувырки… В отличие от болтов тех же самострелов — потому-то ротники и не бьют по ворогу навесом.
И всего-то пара мгновений миновала прежде, чем на поганых, только-только добравшихся до середины брода (давно пристрелянного ополченцами), обрушилось пять десятков срезней!
— А-а-а-а-а!!!
Отчаянный вой увечных ордынцев ударил по ушам ополченцев — а Лад уже вновь приказывает:
— Стрелы на тетивы! Целься на середину брода!
Деян поспешно вырвал из земли воткнутую в нее стрелу; еще по цветеню, когда повсеместно укрепляли остроги на бродах и башню Волчьей заставы обложили камнем, укрепили также и ее тын — вторым рядом частокола. А все пространство промеж стенок забили вначале речным камнем, а затем и просто землей — но положить поверху ее деревянный настил руки так и не дошли… Учитывая же, что между лучниками, замершими в проемах между заборол, хватает свободного места, ополченцы воткнули в землю с десяток срезней по примеру Лада. Так куда проще и быстрее их доставать, чем из колчана… Показал дружинный и другую хитрость: прежде, чем вонзить стрелу в утоптанный чернозем, он обильно смазал наконечник каждой собственной слюной. Объяснив, что даже легкая рана, оставленная таким срезнем, в дальнейшем вызовет очень сильное воспаление — и практически наверняка, смерть.
— Бей!
Очередной град стрел вновь хлестнул по поганым и их лошадям. И пусть ордынцы прикрываются калканами, часть срезней все одно находит бреши в защите ордынцев, раня и скакунов, и всадников… Уже десятка полтора татар свалились под копыта своих лошадей — хотя большинство раненых остались в седлах; впрочем, вряд ли они теперь смогут вести бой! Досталось и животным — на глазах Деяна один из раненых коней бешено рванулся в сторону и сорвался с брода. И лошадь, и татарина тотчас подхватило быстрое течение Сосны, потянувшее жертв к глубоким омутам…