Меч Тамерлана
Шрифт:
Неужто какой матерый волчара крадется к лошадям с подветренной стороны?! Так ведь не слышно же было воя ночью — даже в отдалении не слышно…
Закончив с тетивой и подхватив колчан с земли, Гаврило напряженно крикнул, следуя к половецкой «бабе»:
— Вставайте, браты! Лошади серых почуяли!
Заворочались казачки, закряхтели со сна — а Гаврило уже поравнялся с каменным изваянием… Да ахнул от изумления! Никакие это не волки — татары ночью курган обошли, да спешившись, теперь наверх ползут!
Скрытые покровом ночной тьмы, опытные степные охотники подбирались к вершине кургана с подветренные стороны, чтобы лошади запаха чужаков
— Враг!
В двух вершках от Гаврилы свистнула татарский стрела, едва не щекотнув казака вороньим опереньем! Да вовремя дернулся назад ратник, заметив смазанное движение в стороне — и одновременно с тем почуяв смертный холодок, обдавший спину… Дернулся, уже наложив собственный срезень на тетиву — и тотчас выстрелил в ближнего ворога, вскарабкавшегося на вершину кургана! Татарину не хватило краткого мгновения восстановить равновесие и поднять к груди плетеный щит-калкан — но казацкая стрела уже ударила ордынца в грудь, опрокинув назад…
— Бей!!!
— Ал-ла-а-а!
Бросилась навстречу ворогу проснувшаяся сторожа — а степняки ответили множащимся по крутым скатам кургана боевым кличем. Как видно много татар, куда больше дозорного десятка! Засвистели стрелы с обеих сторон, разя противников едва ли не в упор; рухнули наземь три ордынца, сбитые срезнями донцов — но осел на колени, жутко хрипя и товарищ Гаврилы, Игнат. Хрипит казак, потому как срезень поразил его точно в грудь…
— Бей!
Отбросив в сторону бесполезный в ближнем бою лук, Гаврила выхватил из ножен легкую, верткую саблю. Собственный щит так и остался у костра… Первый вражеский удар казак принял, воздев клинок над головой — но одновременно с тем донец шагнул влево… Скользящим блоком Гаврила стряхнул татарскую сабельку в сторону — да лихо рубанул на противоходе, целя в голову ордынца.
С потягом рубанул, развернув корпус и разогнав собственный удар!
Болью отозвался он в кисти, как только острие клинка врубилось в глазницу отчаянно завопившего ордынца! Не поспел степняк за резвым, молодым казаком, не смог вовремя вскинуть калкан к голове… А Гаврила уже встречает нового татарина, бросившегося на казака следом!
В этот раз скользящий блок ратник поставить не смог — и тяжелый, рубящий сверху-вниз удар степняка принял на лезвие собственной сабли, для верности придержав ее левой рукой. Понятное дело, что с внутренней, не заточенной стороны — но такой хват помог Гавриле парировать удар ворога, с силой увести его вправо… И тут же донец уколол навстречу собственным, едва изогнутым клинком, все еще придерживая дол сабли левой рукой! Уколол накоротке, вогнав острие в грудь замершего на мгновение, глухо застонавшего ордынца, осевшего на колени в следующих миг…
Никогда не слышал казак о фехтовальной технике «полумеча» — не слышал, но в бою применить смог!
— Гаврила, не сдюжим! Пали костер, скорее!
Стогнев срубил лихим косым ударом ринувшегося к дозорному татарина, только-только вскарабкавшегося на вершину кургана — а сам Гаврила, промедлив всего мгновение, молча побежал к заранее сложенному сигнальному костру… В основании его для верности увязаны в «колодец» сухие березовые плашки — густо
В одно мгновение понял казак, что утреннюю атаку татары предприняли неспроста. Ведь коли то была сотня степных разбойников какого мурзы, следующего на Русь за полоном — то обойдя курган ночью, поганые давно уже ушли бы на полуночь! На худой конец, схоронились в ближайшей степной балке иль роще-колоке… Ведь зачем терять нукеров в жестокой сече с казаками, коли дозор удалось обойти?
Но ордынцы точно задались целью перебить сторожу — во что бы то ни стало перебить!
А значит… Значит, это вовсе не рядовой набег на порубежье. И степняки упрямо прут вперед, не считаясь с потерями, чтобы казаки уж точно не смогли бы послать гонца в Елец! Да и сотня татар — разве это большая угроза быстро набирающему силу княжеству? Нет, тут в ином дело…
Не иначе как подтвердились худшие догадки князя Федора Иоанновича — и хан Тохтамыш ведет орду Муравским щляхом. К Ельцу ведет, к казачьему острогу на Печурах — где живет в просторном, еще пахнущем свежим деревом срубе непраздная Ксения да шепелявящий малец Никитка…
— Господи, помоги зажечь! Господи, помоги…
Трясущимися руками извлек Гаврила огниво на свет Божий — да принялся отчаянно высекать искру на трут. Со второй попытки зажег, задымилась пакля… А уж там казак осторожно раздул огонек — и тотчас вложил горящую паклю в основание сигнального костра.
Теперь бы дать огню разгореться…
Горько стало казаку, осознавшему скорую гибель — осознавшему, что жену и сына никогда он уже не увидит. Что новое дитя его народиться без отца — и уже не подержать Гавриле младенчика на руках, не вдохнуть его пахучего, сладкого аромата… Не крестить, радуясь вместе с женой общему на двоих счастью.
Ну, так без Гаврилы покрестят — главное, чтобы выжили родные! И чтобы заприметила дымный сигнал их костра отстоящая на десяток верст застава — заприметила при свете поднявшегося над горизонтом солнца! Лишь бы дать огню разгореться — да чтобы успел он запалить сноп свежей травы…
С этой мыслью развернулся русич к ворогу, крутанув саблю над головой — и ринулся навстречу первому татарину, прорвавшему сквозь редеющую цепочку казаков сторожи.
— Отцу и Сыну!
На полную формулу молитвы времени уже не осталось…
Червень (июнь) 1383 года от Рождества Христова. Застава у Волчьего брода, земли Елецкого княжества.
Деян Збыславович, ополченец.
…- Страшно, братец?
Деян, неотрывно следящий за вереницей татарской конницы, узкой змеей втягивающийся на Волчий брод, согласно кивнул односельчанину Втораку — замершему в трех шагах по стене слева.
— Страшно, а как же.
Впрочем, ответил он довольно спокойно — словно бы и вовсе не боится ворога, а так, решил поддержать товарища. Но пальцы Деяна на самом-то деле подрагивают…
Пять дней назад где-то далеко на полудень в степи вдруг поднялся к небу дымный столб. Кто-то из воинов дальних казачьих сторож успел зажечь сигнальный костер, столкнувшись с татарами… И один за другим по цепочке, свыше десятка дымных столбов поднялись тогда в ковылях, извещая Федора Иоанновича Елецкого о приближении поганых.