Меченая молнией
Шрифт:
Ушедшие в горы хорошо понимали: им надо до поры до времени затаиться и собирать силы. Но чтобы знать, как развиваются события в городе, необходимо хоть изредка бывать там, подвергая себя двойной опасности; в руки Сутара им нельзя попадать живыми, потому что тогда ему ничего не стоит проведать обо всех их замыслах и о том, где они прячутся. Ведь Сутару не нужны палачи: зачем ломать человеку кости или пытать его огнем, если он и так выдаст все свои и чужие тайны, стоит правителю взглянуть на него попристальней? Ни стойкость, ни мужество тут не спасут, и выход лишь один — покончить с собой, чтобы не стать предателем против воли, а затем не превратиться в существо,
Нужное вещество и его необходимую дозу Крейон нашел быстро. Гораздо сложнее сделать маленькую, надежную и простую в употреблении иглу с отравой, которую легко можно было спрятать в одежде. Достаточно даже небольшой ранки, чтобы яд попал в кровь и смерть стала неминуемой. Работу осложняло и то, что он с тяжелым сердцем взялся за это дело.
Крейону не давала покоя еще и рана Эрлис. Она давно зажила, однако толстый неровный шрам навсегда остался на лице. Девочка доверилась ему, а он не сумел ни уберечь, ни защитить ее…
Эрлис быстро поняла, что он во всем винит себя, и стала закрывать щеку покрывалом или просто прядью волос. Честно говоря, ее мало беспокоило, как она теперь выглядит, словно бы злополучный рубец был на руке или на ноге, смотреться в зеркало она не привыкла, не было у нее никогда этого самого зеркала. Да и откуда бы ей взять время на себя любоваться? Работы хватало. Она готовила еду, убирала в доме, помогала, когда надо было, Крейону и Ратасу во время опытов. Девушка привела в порядок запущенный огород возле их жилища, научилась в редкие свободные часы стрелять из лука, оставленного кем-то из ночных гостей, что иногда наведывались к ним, и порой отправлялась на охоту. У нее был меткий глаз, и никогда не возвращалась она с пустыми руками. Охота не приносила ей особого удовольствия, но давала хоть какую-то возможность разнообразить стол, потому что друзья Ратаса снабжали их весьма скромными припасами.
Время от времени по ночам их дом наполнялся детскими голосами. Эрлис знала уже, что детей, которым не исполнилось еще десяти лет, Сутар не трогал, иначе они могли бы сойти с ума и погибнуть. Именно потому однодумцы Ратаса старались во что бы то ни стало вывести из Грестора мальчишек и девчонок, которые близко подошли к опасному возрасту. Здесь, в этом доме среди скал, они отдохнут несколько часов, Эрлис их помоет и накормит, и они двинутся дальше, через горный перевал, в Комину, куда еще не простерлась власть Сутара. Ратас хотел со временем переправить туда же Эрлис и Крейона, тем более что Крейон, как выяснилось, был родом из Комины. «Тут убежище пока надежное, — говорил Ратас, — но я смогу вздохнуть спокойно лишь тогда, когда вы будете далеко отсюда».
Приставить к дому охрану он не мог: людей и так не хватало. Но было условлено, что в селении, расположенном ниже их укрытия, в случае опасности зажгут сторожевой огонь — столб дыма известит, что надо бежать дальше в горы, потому что держать оборону было бы слишком трудно. Больше всего надежд возлагалось на то, что враги не скоро узнают, кто скрывается в маленьком домике в горах.
Наконец первая партия игл с ядом была готова, и Ратас сам понес их. Они не знали, куда он отправился и скоро ли вернется. Ратас приучил их не задавать лишних вопросов: чем меньше знает один, тем безопаснее для всех, и хотя у них есть теперь средство спасения на случай крайней опасности, всего предвидеть невозможно.
И все же Эрлис не удержалась и стала расспрашивать Крейона, что ему о Ратасе известно. Крейон в ответ лишь улыбнулся и задумчиво покачал головой. Но Эрлис не угомонилась и на следующий день. Смутные догадки бродили в ней, и она искала их подтверждения.
— Ты напрасно ждешь от меня ответа, девочка, — сказал ей Крейон. — Я ни разу не задавал ему вопросов, кто он, откуда пришел, почему знает и умеет то, что не знает и не умеет никто из нас, а сам он не заводил об этом речи. Мне почти ничего не известно о нем, понимаешь? Но он немало времени прожил с нами, и я знаю теперь его.
— Ты говоришь, что знаешь его. Ну так скажи мне, какой же он?
— Какой он? Он — верный, девочка. Ни преграды, ни опасности не остановят его, когда надо выручать друзей из беды. Ничто не заставит его тогда свернуть с пути, отступить от своей цели. Слово его твердо, как сталь, из которой выкован его меч. А еще он сильный. Не только в схватке с врагом. Ты подумай только, какую силу надо иметь, чтобы взвалить на свои плечи тяжесть судьбы всего Грестора? Кто еще осилил бы такой груз? Спрашиваешь, какой он? Он — добрый. Он ненавидит все, что несет людям страдания. Все боли мира сошлись в его сердце.
Эрлис завороженно слушала. Как он говорит! Сама она никогда не нашла бы нужных слов, хотя и чувствовала в Ратасе все то, о чем только что сказал Крейон.
Ратас вернулся невеселый. «Твое изобретение выдержало испытание, — сообщил он Крейону. — Но, право же, странно было бы нам слишком сильно этому радоваться». Они снова с головой ушли в работу. Эрлис не спрашивала, над чем сейчас они трудятся, а они не объясняли. Все было, как и раньше, но девушка неожиданно почувствовала себя обиженной. Она старалась теперь поменьше бывать дома. Утром, приготовив на целый день еду, уходила на охоту и бродила среди скал до темноты. Иногда странная тоска охватывала ее с такой силой, что слезы выступали на глазах. Отчего становилось ей так горько, так нестерпимо тяжело? Да еще и проклятая посуда, как когда-то, начала выскальзывать у нее из рук!..
VII
Вита решительно вскочила с тюфяка и толкнула хлипкую дверь. Чернобородого она увидела сразу. Он сидел на широкой скамье и смотрел на нее так, словно давно ожидал, когда же она проснется. Девушка невольно принялась обеими руками приглаживать растрепанные со сна волосы и одергивать платье — хорошо, хоть из немнущейся ткани сшито! Любая другая одежка тот еще вид имела бы после всех этих передряг.
Наконец-то она могла как следует рассмотреть своего спасителя. Напряжение и тревога сошли с его лица, и теперь оно казалось ей даже веселым. При тусклом свете, падавшем откуда-то сверху, видны были седые нити, проглядывающие в смолянистых волосах, а в глазах скользил все тот же стальной отблеск, только он теперь стал мягче, как будто лезвие меча опустили в воду. Чернобородый поднялся ей навстречу и приветливо спросил:
— Кэ рето вайон?
— Вита.
Наверное, на лице ее отразилось такое изумление, что чернобородый засмеялся. Поразило девушку не то, что он заговорил — что же тут странного? — непостижимым было другое: она понимала его слова! Он спросил: «Как твое имя?», она машинально ответила ему и лишь потом удивилась. Как он это сделал? Девушка ничуть не сомневалась, что осуществить такое мог только ее спаситель.
— Это объясняется просто, — ответил на ее немой вопрос чернобородый.
— Полагаю, ты слыхала про обучение во сне?