Меченосцы
Шрифт:
— Из Рагнеты, — сказал Збышко. — Четыре дня тому назад мы были под Новой Ковной, и нас побили.
— То-то и есть, — сказал Скирвойлло.
— Как побили?
— Здорово.
— Постойте, — сказал Мацько. — Я здешних мест не знаю. Где Новая Ковна и где Рагнета?
— Отсюда до Старой Ковны меньше мили, — отвечал Збышко. — А от Старой до Новой тоже миля. Замок стоит на острове. Намедни хотели мы к нему переправиться, но нас побили при переправе. Преследовали нас полдня; наконец, мы спрятались в этих лесах, и войско так рассыпалось, что некоторые только нынче к утру объявились.
— А Рагнета?
Скирвойлло протянул свою длинную,
— Далеко, далеко…
— Именно потому, что далеко, — возразил Збышко. — Там кругом спокойно, потому что всех людей, которые были по эту сторону границы, стянули к нам. Там теперь немцы не ждут никакого нападения, и значит, мы нападем на неподготовленных.
— Он правильно говорит, — сказал Скирвойлло.
А Мацько спросил:
— Вы думаете, что можно будет и замок взять?
На это Скирвойлло отрицательно покачал головой, а Збышко ответил:
— Замок сильный, значит, взять его можно только случайно. Но землю вокруг него мы опустошим, деревни и города сожжем, запасы уничтожим, а главное — захватим пленников, среди которых могут оказаться люди значительные, а их меченосцы охотно выкупают или выменивают…
Тут он обратился к Скирвойлле:
— Сами вы, князь, признали, что я правильно говорю, а теперь подумайте вот о чем: Новая Ковна на острове. Ни деревень мы там не разнесем, ни стад не захватим, ни пленников не наловим. А кроме того, ведь нас только что побили. Э, пойдемте-ка лучше туда, где теперь нас не ждут.
— Кто побеждает, тот всего меньше ждет нападения, — проворчал Скирвойлло.
Но тут заговорил Мацько; он стал поддерживать мнение Збышки, потому что понял, что юноша больше надеется разузнать что-нибудь под Рагнетой, чем под Старой Ковной, и что под Рагнетой легче всего будет схватить какого-нибудь знатного пленника, который мог бы послужить для обмена. Кроме того, он полагал, что лучше идти дальше и напасть неожиданно на менее охраняемую область, чем нападать на остров, защищенный самой природой, а кроме того, охраняемый сильным замком и хорошим гарнизоном.
Как человек опытный в военных делах, он говорил ясно и приводил такие сильные доводы, что мог убедить каждого. Збышко и Скирвойлло также слушали его внимательно. Скирвойлло время от времени шевелил поднятыми бровями, как бы в знак согласия, а иногда ворчал: "Правильно", — потом втянул огромную свою голову в широкие плечи, так что казался совсем горбатым, и глубоко задумался.
Но спустя несколько времени он встал и, ничего не говоря, стал креститься.
— Так как же будет, князь? — спросил его Мацько. — Куда пойдем?
Он кратко ответил:
— Под Новую Ковну. И вышел из палатки.
Мацько и чех некоторое время с удивлением смотрели на Збышку; потом старый рыцарь ударил его руками по коленям и воскликнул:
— Тьфу… Что за дубина… Слушает, слушает, а потом опять за свое. Напрасно с ним глотку дерешь…
— Я слышал, что он такой, — отвечал Збышко, — а по правде сказать, и весь народ здешний упрям, как мало кто. Выслушает он чужое мнение, а сам в одно ухо впустит — из другого выпустит.
— Так зачем же он спрашивает?
— Затем, что мы опоясанные рыцари, и затем, чтобы все взвесить со всех сторон. Но он не дурак.
— Под Новой Ковной нас, пожалуй, тоже совсем не ждут, — заметил чех, — именно потому что только что вас побили. В этом он был прав.
— Пойдем посмотрим людей, которыми я предводительствую, — сказал Збышко, которому душно было в палатке, — надо им сказать, чтобы были
И они вышли. На дворе наступила уже глубокая ночь, облачная и темная, озаряемая только кострами, у которых сидели жмудины.
XVII
Для Мацьки и Збышки, которые, служа некогда у Витольда, досыта насмотрелись на литовских и жмудских воинов, вид лагеря не представлял ничего нового; но чех смотрел на них с любопытством, рассчитывая в уме, чего можно ждать от таких людей в бою, и сравнивая их с польскими и немецкими рыцарями. Лагерь стоял в низине, окруженный лесом и болотами, и был совершенно защищен от нападения, потому что никакое другое войско не смогло бы пробраться по этим предательским топям. Самая низина, в которой стояли шалаши, была также вязка и болотиста, но воины, наломав еловых и сосновых ветвей, засыпали топь так, что отдыхали как бы на самом сухом месте. Для князя Скирвойллы наскоро сколотили что-то вроде "нумы", то есть литовской хаты из земли и неотесанных бревен, для более значительных людей было сделано из ветвей несколько десятков шалашей, простые же воины сидели возле костров, под открытым небом, защищаемые от перемены погоды и дождей только кожухами да шкурами, которые носили они на голом теле. В лагере еще никто не спал, потому что люди, которым после недавнего поражения нечего было делать, спали днем. Некоторые сидели или лежали возле ярких костров, в которые подбрасывались можжевеловые ветви и хворост, другие разгребали уже погасшие и подернувшиеся пеплом груды, от которых распространялся запах печеной репы, обычного кушанья литвинов, и жареного мяса. Между кострами виднелись кучи оружия, разложенного поблизости так, чтобы, в случае нужды, каждый мог легко схватить свое.
Глава с любопытством присматривался к копьям с узкими и длинными наконечниками, выкованными из закаленного железа; к кистеням из молодых дубков, в которые были вбиты кремни или гвозди, к коротким бердышам, похожим на польские топоры; ими пользовалась конница; здесь же были и длинные бердыши, которыми сражались пехотинцы. Попадались между ними и медные, оставшиеся от старых времен, когда железо было еще мало распространено в этих пустынных местах. Некоторые мечи тоже были из меди, но большинство — из хорошей, привезенной из Новгорода, стали. Чех брал в руки копья, мечи, бердыши, смолистые, обожженные на огне луки и при свете луны пробовал их. Лошадей у костров было немного, потому что стада паслись поодаль, в лесах и на лугах, под охраной бдительных конюхов; но так как главные бояре хотели иметь своих коней всегда готовыми, то и было их в лагере несколько десятков, рабы кормили их из рук. Главу удивляли мохнатые туловища этих коней, необычайно маленьких, с широкими шеями и вообще таких странных, что западные рыцари считали их какими-то совершенно особенными лесными животными, больше похожими на единорогов, чем на настоящих лошадей.
— Тут ни к чему большие боевые кони, — говорил опытный Мацько, вспоминая свою прежнюю службу у Витольда, — большой живо увязнет в болоте, а здешний везде проберется почти так же, как человек.
— Но в поле здешние не сравнятся с большими немецкими, — отвечал чех.
— Конечно, не сравнятся. Зато ни одному немцу не уйти от жмудина и самому его не догнать, потому что эти лошади так же быстры, как татарские, а то и быстрее.
— А все-таки мне это странно: видел я татар пленных, которых рыцарь Зых привел в Згожелицы; все были мужики небольшие; такого любая лошадь подымет, а ведь здешний народ рослый.