Меченосцы
Шрифт:
При этом звуке все вокруг погасших костров закипело; там и сям начали вырываться искры, потом сверкнули огоньки, которые росли и усиливались с каждой минутой, и при свете их виднелись дикие фигуры воинов, с оружием в руках собирающихся возле костров. Бор задрожал и проснулся. Через минуту из глубины его стали доноситься окрики конюхов, гнавших стада к лагерю.
XVIII
Утром подошли они к Невяже и переправились, кто верхом, кто держась за хвост лошади, кто на пучке ветвей. Дело пошло так скоро, что даже Маць-ко, Збышко, Глава и добровольцы-мазуры удивлялись ловкости этого народа и только теперь поняли, почему ни болота,
Как только начался рассвет, все войско разделилось на два отряда. С одним из них Скирвойлло пошел в глубь страны навстречу рыцарям, ведущим подкрепление в Готтесвердер, а другой Збышко повел к острову, чтобы преградить путь солдатам, которые хотели выйти из замка навстречу этим рыцарям. Небо было ясно и безоблачно, но внизу лес, луга и кустарники затянуты были густым белым туманом, совершенно скрывавшим даль. Обстоятельство это благоприятствовало Збышке и его людям, так как немцы, идущие из замка, не могли их заметить и вовремя избежать битвы. Молодой рыцарь был рад этому чрезвычайно и говорил едущему рядом с ним Мацьке:
— Мы в таком тумане скорее столкнемся, чем увидим друг друга; дай только бог, чтобы он не поредел хотя до полудня.
Сказав это, он поскакал вперед, чтобы отдать приказания едущим впереди сотникам, но внезапно вернулся и сказал:
— Вскоре мы выедем на дорогу, идущую от переправы на остров в глубь страны. Там мы ляжем в зарослях и станем их поджидать.
— Откуда ты знаешь о дороге? — спросил Мацько.
— От здешних крестьян. Между моими людьми их есть десятка полтора. Они нас везде водят.
— А далеко ли ты заляжешь от замка и острова?
— В одной миле.
— Это хорошо, потому что если бы ближе, то они могли бы выслать из замка на помощь кнехтов, а так не только не успеют, а и крика не услышат.
— Конечно, я уж об этом подумал.
— Об одном ты подумал, подумай же и о другом: если это верные люди, вышли из них двух или трех вперед, чтобы тот, кто первый заметит немцев, тотчас дал нам знать, что они идут.
— Э, я уж и это сделал.
— Тогда я тебе еще кое-что скажу. Вели сотне или двум сотням людей сейчас же, как только начнется бой, не вмешиваться в него, а ехать в сторону и преградить путь от острова.
— Это самое важное! — отвечал Збышко. — Но и такой приказ отдан. Попадут немцы в капкан.
Услышав это, Мацько ласково посмотрел на племянника, потому что был рад, что Збышко, несмотря на молодые годы, так хорошо понимал войну; поэтому он улыбнулся и проворчал:
— Наша кровь!
Но оруженосец Глава в душе был рад еще больше, чем Мацько, потому что для него не было большей радости, чем битва.
— Не знаю, — сказал он, — как будут драться наши люди, но идут тихо, хорошо, и видно, что так и рвутся в бой. Если этот Скирвойлло хорошо все обмозговал, то ни один немец не уйдет живым.
— Даст
— А почему, господин? — спросил оруженосец.
Збышко ответил:
— Смотрите и вы, чтобы так было. Рыцарь, если он из гостей, то таскается по городам, по замкам, много людей видит и много новостей слышит, а если он меченосец, так еще больше. А я приехал сюда затем, чтобы взять в плен кого-нибудь познатнее и произвести обмен. Только этот путь мне и остался… если еще остался.
Сказав это, он дал шпоры коню и снова выехал вперед отряда, чтобы отдать последние распоряжения и в то же время уйти от грустных мыслей, которым уже не было и времени, потому что место, избранное для засады, было недалеко.
— Почему этот молодой пан уверен, что его жена еще жива и находится в этих местах? — спросил чех.
— Потому что, если Зигфрид сразу не убил ее в Щитно в первом порыве ярости, — отвечал Мацько, — то справедливо можно предполагать, что она еще жива. А если бы он ее убил, то щитненский ксендз не рассказывал бы нам таких вещей, которые, впрочем, слыхал и Збышко. Самому жестокому человеку тяжело поднять руку на беззащитную женщину. Что же и говорить о невинном ребенке…
— Тяжело, да не меченосцу. А дети князя Витольда?
— Правда, что сердца у них волчьи, но правда и то, что в Щитно он ее не убил, а так как сам поехал в эту сторону, то, быть может, и ее спрятал в каком-нибудь замке.
— Эх, кабы удалось взять этот остров и замок.
— Ты только взгляни на этих людей, — сказал Мацько.
— Верно, верно! Но есть у меня одна мысль, которую я скажу молодому пану.
— Да хоть бы у тебя их было десять — копьями стен не разрушишь. Сказав это, Мацько указал на ряд копий, которыми была вооружена
большая часть воинов, а потом спросил:
— Видал ты когда-нибудь такое войско?
Чех, действительно, никогда ни видал ничего подобного. Перед ними ехала густая толпа воинов, ехала беспорядочно, потому что в лесу, среди зарослей, трудно было сохранить строй. Впрочем, пешие были перемешаны с конными и, чтобы поспевать за лошадьми, держались за гривы, седла и хвосты. Плечи воинов были покрыты шкурами волков, рысей и медведей, на головах торчали то кабаньи клыки, то оленьи рога, то косматые уши, и если бы не торчащее кверху оружие, не смолистые луки и колчаны со стрелами за плечами, смотрящим сзади могло бы показаться, особенно в тумане, что это целые стада диких лесных зверей вышли из глубины бора и куда-то бредут, гонимые жаждой крови или голодом. Было в этом что-то страшное, а порою такое необычайное, что казалось — это и есть тот "гомон", во время которого, по народному поверью, срываются с мест и идут куда глаза глядят не только все звери, но даже каменья и кусты.
И при виде этого зрелища один из князьков из Ленкавицы, прибывших с чехом, перекрестился, подошел к нему и сказал:
— Во имя Отца и Сына! Да мы со стаей волков идем, а не с людьми.
А Глава, хотя сам впервые видел подобное войско, отвечал, как человек опытный, который все испытал и ничему не удивляется:
— Волки стаей ходят зимой, но кровь меченосцев вкусна и весной!
А ведь и в самом деле была весна — май. Орешник, которым порос бор, покрыт был яркой зеленью. Из пушистых и мягких мхов, по которым ноги воинов ступали бесшумно, подымались белые и голубые незабудки, листья ягод и зубчатые папоротники. Промоченные обильными дождями деревья пахли сырой корой, а от земли подымался крепкий запах опавшей листвы, хвои и гнили. Солнце играло радугой в повисших среди листьев каплях, а вверху радостно кричали птицы.