Меченосцы
Шрифт:
Наконец горсть орденских кнехтов растаяла. Лишь время от времени в чаще раздавался отголосок короткой борьбы или пронзительный крик отчаяния. Збышко и Мацько, а за ними все всадники помчались на конницу.
Построенная кругом, она еще защищалась, ибо так всегда защищались немцы, когда неприятель окружал их превосходящими силами. Всадники, сидя на хороших лошадях и в лучших латах, нежели те, которые были на пехоте, сражались храбро и с достойным удивления упорством. Между ними не было ни одного белого плаща: почти вся конница состояла из среднего и мелкого прусского дворянства, которое должно было ходить на войну по приказанию ордена. Лошади их по большей части также были покрыты латами, и у всех были железные крышки для головы со стальным
Из глубины леса лился на них дождь стрел, но наконечники их безрезультатно отскакивали от панцирей и закаленных нараменников. Толпа пеших и конных жмудинов окружала их, стоя невдалеке, но они защищались, Рубя и коля длинными мечами с таким упорством, что перед копытами их лошадей лежал целый венок трупов. Первые ряды нападающих хотели отступать, но сзади на них напирали, и они не могли этого сделать. Кругом образовалась давка и замешательство. Глаза слепли от мелькания копий и блеска мечей. Лошади начали визжать, кусаться и бить ногами. Тут подскочили жмудинские бояре, подскочил Збышко, с ним чех и мазуры. Под их могучими ударами кольцо всадников начало колебаться, как бор под ветром, а они, как дровосеки, врубающиеся в лесную чащу, медленно подвигались вперед, напрягая все силы и обливаясь потом.
Но Мацько велел собирать на поле битвы длинные немецкие бердыши и, вооружив ими около тридцати диких воинов, стал пробираться к немцам. Добравшись до них, он крикнул: "Лошадей по ногам". И тотчас обнаружились страшные последствия этого приказания. Немецкие рыцари не могли достать мечами его людей, а между тем бердыши начали крушить лошадиные колени. Понял тогда синий рыцарь, что битве подходит конец и что остается только или пробиться через нападающих, отрезавших им отступление, или погибнуть.
Он выбрал первое — и во мгновение ока по его приказанию все рыцари повернулись в ту сторону, откуда пришли. Жмудины тотчас насели на них сзади, но немцы, закинув щиты за спину, а спереди и с боков отбиваясь, разорвали окружающее их кольцо людей и, как ураган, помчались к востоку. Дорогу им преградил тот отряд, который был оставлен Збышкой в запасе, но, смятый тяжестью несущихся всадников и коней, мгновенно весь пал, как ржаное поле под ветром. Дорога к замку была свободна, но спасение далеко и неверно, потому что жмудинские кони были быстрее немецких. Синий рыцарь понял это отлично.
"Горе, — сказал он себе, — никто из них не спасется, если я собственной кровью не куплю их спасение".
И подумав это, он стал кричать ближайшим, чтобы они придержали коней, а сам описал круг и, не обращая внимания на то, слышал ли кто-нибудь его крик, обратился лицом к неприятелям.
Збышко скакал впереди, и немец ударил его по закрывающему лицо козырьку шлема, но не разбил его и лица не поразил. Тогда Збышко, вместо того чтобы ответить ударом на удар, охватил рыцаря руками, сцепился с ним и, желая во что бы то ни стало взять рыцаря живьем, пытался стащить его с седла. Но стремя у него лопнуло от слишком сильного напора, и оба они упали на землю. Некоторое время они барахтались, борясь руками и ногами, но вскоре необычайно сильный юноша поборол противника и, придавив ему живот коленями, держал под собой, как волк держит пса, который осмелился в чаще преградить ему путь.
И делал он это без всякой надобности, потому что немец лишился чувств. Между тем подбежали Мацько и чех; заметив их, Збышко стал кричать:
— Скорее! Вяжите! Это какой-то важный рыцарь, опоясанный.
Чех спрыгнул с лошади, но видя, что рыцарь лежит без чувств, не стал его связывать, а, напротив, снял с него латы, отстегнул нараменник, снял пояс с висящей на нем мизерикордией, перерезал ремни, поддерживающие шлем, и наконец добрался до крючков, которыми было заперто забрало.
Но лишь только взглянул он в лицо рыцаря, как вскочил и воскликнул:
— Господин, господин,
— Де Лорш! — вскричал Збышко.
А де Лорш лежал с бледным, покрытым потом лицом и с закрытыми глазами, без движения, похожий на труп.
XX
Збышко велел положить его на один из отбитых возов, нагруженных новыми колесами и осями для того отряда, который шел на помощь замку. Сам он пересел на другого коня, и они вместе с Мацькой поехали в погоню за убегающими немцами. Погоня эта не была особенно трудной, потому что немецкие лошади не годились для бегства, особенно по сильно размякшей от дождей лесной дороге. Особенно Мацько, сидя на быстрой и легкой кобыле убитого князька из Ленкавицы, вскоре обогнал почти всех жмудинов и тотчас настиг первого всадника. Правда, по рыцарскому обычаю он закричал ему, чтобы тот или добровольно отдался в плен, или же повернулся назад для боя, но когда тот, притворяясь глухим, бросил даже щит, чтобы облегчить коню скачку, и, нагнувшись, вонзил в бока его шпоры, старый рыцарь нанес ему страшный удар широким топором между лопатками и сбил с коня.
И Мацько так мстил убегающим за предательский выстрел, когда-то в него попавший, что они уже убегали от него, как стадо оленей, с невыносимым страхом в сердцах, а в душе желая не боя и не защиты, а лишь возможности убежать от страшного воина. Несколько немцев заехало в бор, но один из них упал возле ручья, и жмудины его задушили веревками. Целые толпы бросились в чащу за остальными; там началась дикая охота, полная криков, воплей и восклицаний. Долго раздавались эти звуки в глубине леса, пока все немцы не были переловлены. Тогда старый рыцарь из Богданца, а с ним Збышко и чех, вернулся на поле первоначальной битвы, где лежали перебитые пехотинцы-кнехты. Трупы их были уже обобраны до нага, а некоторые ужасно растерзаны руками мстительных жмудинов. Победа была полная, и люди пьянели от радости. После последнего поражения, нанесенного Скирвойлле у самого Готтесвердера, сердца жмудинов начала было уже охватывать злоба, особенно потому, что обещанные Витольдом подкрепления не приходили так скоро, как их ожидали; но теперь надежда ожила, и боевой дух начинал разгораться снова, точно огонь, когда подкинешь на уголья новых дров.
Слишком много было убито и жмудинов, и немцев, чтобы хоронить их, но Збышко велел вырыть копьями могилы для двух князьков из Ленкавицы, которым по преимуществу битва обязана была счастливым исходом, и похоронить их под соснами, на коре которых он мечом вырезал кресты. Потом, приказав чеху стеречь рыцаря де Лорша, который все еще не приходил в себя, Збышко велел трубить поход и поспешно направился по той же лесной дороге к Скирвойлле, чтобы на всякий случай явиться к нему на помощь.
Но после длинного перехода он наткнулся на пустое уже поле битвы, покрытое, как и предыдущее, трупами жмудинов и немцев. Збышко сразу понял, что грозный Скирвойлло, должно быть, тоже одержал большую победу, потому что, если бы он был разбит, они бы встретили едущих к замку немцев. Но победа, должно быть, была кровавая, потому что далее, уже за самым полем битвы, валялось еще много тел убитых. Опытный Мацько заключил из этого, что часть немцев сумела даже уйти от разгрома.
Трудно было угадать, преследовал их Скирвойлло или нет, потому что следы были не глубоки и стерты одни другими. Однако Мацько понял, что битва произошла довольно давно, может быть, даже раньше, чем битва Збышки, потому что трупы почернели и вздулись, а некоторых уже обглодали волки, при приближении воинов убегавшие в лес.
Поэтому Збышко решил не ждать Скирвойллу и вернуться на прежнее безопасное место, где был расположен лагерь. Прибыв туда позднею ночью, он уже застал там вождя жмудинов, пришедшего несколько раньше. Обычно мрачное лицо его озарялось на этот раз зловещею радостью. Он сейчас же начал расспрашивать о битве, а узнав о победе, сказал голосом, похожим на воронье карканье: