Меченосцы
Шрифт:
— Даже не покраснел и жилы у него не вздулись! — воскликнул один из меченосцев.
— Народ наш, — отвечал Повала, — простой, он не знает такого богатства, какое я вижу здесь, но зато крепок.
Тут подошли к нему французские и итальянские рыцари и стали говорить с ним на звонких своих языках, о которых старик Мацько говорил, что это похоже на то, как если бы кто-нибудь стучал оловянной посудой. Они дивились его силе, а он с ними чокался и отвечал:
— У нас на пирах часто такие вещи делают, а бывает, что тесак поменьше — так его и девушка какая-нибудь свернет.
Но немцам, которые
— Это для нас позор. Брат Арнольд фон Баден, покажи, что и наши кости не из церковных свечей сделаны. Дайте ему тесак.
Слуги тотчас принесли тесак и положили его перед Арнольдом, но тот, потому ли, что его смутил вид стольких свидетелей, потому ли, что силы в пальцах у него, действительно, было меньше, чем у Повалы, — как бы то ни было, — он, правда, согнул тесак до половины, но свернуть его трубкой не мог.
И вот не один из иностранных гостей, которым не раз перед тем меченосцы шептали, что зимой настанет война с королем Ягеллой, не один из них крепко призадумался и вспомнил в этот миг, что зима в тех странах очень сурова и что лучше, пожалуй, вернуться, пока не поздно, под более нежное небо, в родной замок.
И во всем этом было удивительно то, что подобные мысли стали им приходить в голову в июле, во время прекрасной погоды и даже зноя.
XIV
В Плоцке Збышко и Мацько не застали никого из двора, так как князь с княгиней и всеми детьми уехали в гости в Черск, куда их пригласила княгиня Анна Данута. О Ягенке узнали они от епископа, что она собиралась остаться в Спыхове при Юранде до самой его смерти. Известия эти им были на руку, так как и сами они хотели ехать в Спыхов. Мацько при этом очень восхвалял доброту Ягенки: она, дескать, предпочла отправиться к умирающему человеку, который не был даже ее родственником, нежели на черские празднества, на которых не могло быть недостатка в танцах и разных удовольствиях.
— Может быть, она сделала это и для того, чтобы не разъехаться с нами, — говорил старый рыцарь. — Я не видел ее давно уже и рад буду повидаться, потому что знаю, что и она меня любит. Выросла, должно быть, девка, небось еще лучше, чем раньше была.
А Збышко сказал:
— Она очень изменилась. Она всегда была хороша, но я помнил ее простой девушкой, а теперь ей прямо хоть в королевские покои идти.
— Неужели так изменилась? Положим, ведь эти Ястшембцы из Згожелиц — род старый и славный.
Наступило молчание; потом старый рыцарь снова заговорил:
— Наверное, так и будет, как я тебе говорил: ей захочется в Згожелицы.
— Мне и то странно было, что она оттуда уехала.
— Она хотела присмотреть за больным аббатом, за которым настоящего ухода не было. Кроме того, она боялась Чтана и Вилька, и я сам сказал ей, что братьям без нее будет безопаснее, нежели при ней.
— Правильно, на сирот они не могли напасть. Мацько задумался.
— Только боюсь, не отомстили ли они там мне за то, что я ее увез. Одному Богу известно, осталось ли хоть что-нибудь от Богданца. И не знаю, смогу ли от них защититься, когда вернусь.
— Ну уж это вы говорите тому, кто вас не знает, — отвечал Збышко.
И в самом деле, Мацько говорил это не совсем искренне. Ему нужно было другое, но сперва он только махнул рукой.
— Кабы я не хворал в Мальборге, тогда еще туда-сюда, — сказал он. — Но об этом мы поговорим в Спыхове.
И на другой же день, переночевав в Плоцке, они направились к Спыхову.
Дни были ясные, дорога сухая, легкая, к тому же безопасная, потому что ввиду последних переговоров меченосцы прекратили разбои на границе. Впрочем, рыцари принадлежали к таким путникам, перед которыми и разбойнику лучше издали поклониться, чем их задеть; поэтому дорога проходила спокойно, и на пятый день по отъезде из Плоцка они рано утром без труда достигли Спыхова. Ягенка, которая была привязана к Мацьке, как к самому близкому другу на свете, встретила его, точно отца родного, а он, хоть и не могли его растрогать какие-нибудь пустяки, был все же взволнован лаской доброй девушки. И когда немного спустя Збышко расспросил о Юранде, пошел сам к нему и к своему "гробику", старый рыцарь глубоко вздохнул и сказал:
— Ну кого Господь хотел взять, того взял, а кого хотел оставить, того оставил; но я так думаю, что теперь кончены наши мытарства и скитания по разным трущобам и дебрям.
И помолчав, он прибавил:
— Эх, где только не носил нас Господь Бог за последние годы.
— Но рука Господня хранила вас, — отвечала Ягенка.
— Правда, что хранила, но, по правде сказать, все-таки пора уж домой.
— Нам надо остаться здесь, пока Юранд не умер, — сказала девушка.
— А каков он?
— Смотрит вверх и смеется: должно быть, уж рай видит, а в нем Данусю.
— Ухаживаешь за ним?
— Ухаживаю, да ксендз Калеб говорит, что уж ангелы скоро его на свое попечение примут. Вчера ключница здешняя двоих видела.
— Говорят, — сказал на это Мацько, — что шляхтичу подобает умереть на поле битвы; но так умирать, как Юранд, хорошо и на постели.
— Не ест ничего, не пьет, все только смеется, — сказала Ягенка.
— Пойдем к нему. Збышко тоже, должно быть, там.
Но Збышко недолго побыл у Юранда, который никого не узнавал, и пошел в подземелье, к гробу Дануси. Там пробыл он до тех пор, пока старый Толима не пришел искать его, чтобы позвать завтракать. Уходя, при свете факела Збышко заметил, что весь гроб покрыт веночками из чабера и ноготков, а чисто выметенный вокруг гроба пол посыпан аиром и липовым цветом, издававшим медовый запах, и при виде этого зрелища сердце юноши преисполнилось благодарности, и он спросил:
— Кто это так украшает гробик?
— Панна из Згожелиц, — отвечал Толима.
Молодой рыцарь не ответил на это ничего, но немного спустя, увидев Ягенку, он неожиданно упал к ее ногам и, обняв колени ее, воскликнул:
— Да вознаградит тебя Бог за твою доброту и за цветы на Данусином гробике!
И сказав это, он горько заплакал, а она обняла руками его голову, как сестра, которая хочет приласкать огорченного брата, и сказала:
— Ой, милый Збышко, я хотела бы еще больше тебя утешить. И из глаз ее тоже покатились частые слезы.