Меченосцы
Шрифт:
— Ну что же? — спросил Збышко. — Он от вас живым ушел?
— Никак не ушел, потому что и на поединок не вышел.
— Почему?
— Он сделан великим комтуром.
— Куно Лихтенштейн — великим комтуром?
— Э, может быть, его даже великим магистром выберут. Кто его знает? Но он уж и теперь считает себя наравне с князьями. Говорят, он всем правит и все дела ордена на нем держатся, а магистр ничего без него не предпринимает. Нетто такой выйдет на утоптанную землю? Только над тобой же смеяться станут.
— Над вами смеялись? — спросил Збышко,
— Смеялась в Плоцке княгиня Александра. "Поезжай, — говорит, — и вызови римского императора. Ему, — говорит, — (т. е. Лихтенштейну), как нам известно, прислали также вызовы и Завиша Черный, и Повала, и Пашко из Бискупиц, и даже таким рыцарям он ничего не ответил, потому что не может. Дело не в том, что он трус, а в том, что он монах и занимает такое высокое положение, что ему не до таких вещей. Он, дескать, нанесет больший ущерб своей чести, если примет вызов, чем если не обратит на него внимания". Так княгиня сказала.
— А вы что на это?
— Я очень расстроился, но сказал, что мне все равно надо ехать в Мальборг, чтобы сказать Богу и людям: "Что было в моих силах, то я сделал". Я просил тогда княгиню, чтобы она придумала какое-нибудь посольство и дала мне письмо в Мальборг, потому что знал, что иначе целым из этого волчьего гнезда не выберусь. А про себя я так думал: "Он не хотел принять вызов Завиши, Повалы и Пашка. Но если я ударю его по лицу в присутствии самого магистра, всех ком-туров и гостей, да вырву ему усы и бороду, так тогда он выйдет".
— Пошли вам Бог, — с волнением вскричал Збышко.
— Что? — спросил старый рыцарь. — Со всем можно справиться, надо только, чтобы голова была на плечах. Но тут не послал мне счастья Господь: не застал я его в Мальборге. Сказали, что он поехал к Витольду в качестве посла. Я тогда не знал, что делать: ждать его или ехать за ним вдогонку. Но так как я давно знаком с магистром и великим гардеробмейстером, то я признался им, зачем приехал. Они стали кричать, что этого и быть не может.
— Почему?
— По той же самой причине, о которой говорила в Плоцке княгиня. Да еще магистр сказал: "Что бы ты думал обо мне, если бы я стал принимать вызов каждого польского и мазовецкого рыцаря?" Ну, он прав был, потому что тогда его давно бы уже на свете не было. Удивлялись тогда они оба с гардеробмейстером, а вечером сказали об этом за ужином. Ну, скажу я тебе — точно кто в улей дунул. А особенно гости. Их сразу несколько поднялось. "Куно, — кричат, — не может, но мы можем". Тогда я выбрал себе троих и хотел драться с ними по очереди, но магистр, и то после долгих просьб, позволил сразиться только с одним, фамилия которого тоже Лихтенштейн: он родственник Куно.
— Ну и что же? — вскричал Збышко.
— Ну, конечно, привез я его латы, да так они искромсаны, что и гривны за них никто не даст.
— Побойтесь бога. Так вы же исполнили клятву.
— Сначала я был рад, потому что и сам так думал. Но потом пришло мне в голову: "Нет, это не одно и то же". И теперь нет мне покоя: а ну как это не то же самое?
Но
— Вы меня тоже знаете. Я в таких делах и к себе, и к другим строг. Но если бы это случилось со мной, я бы считал себя удовлетворенным. И я вам говорю, что величайший рыцарь в Кракове со мной согласится. Сам Завиша, — уж он знает толк в рыцарской чести, — и он, наверное, скажет то же.
— Ты думаешь? — спросил Мацько.
— Да вы посмотрите: они по всему миру славятся и тоже его вызвали, а ни один из них не сделал даже того, что вы сделали. Вы поклялись убить Лихтенштейна — и ведь убили Лихтенштейна.
— Может быть, — сказал старый рыцарь.
А Збышко, которого интересовали рыцарские дела, спросил:
— Ну, рассказывайте: молодой он был или старый? Как дело было? На конях или пешие?
— Было ему тридцать пять лет, и была у него борода по пояс. На конях. Господь мне помог, я его копье переломил, но потом дело дошло до мечей. И так, я тебе скажу, кровь у него шла изо рта, что вся борода обмокла.
— А вы сколько раз жаловались, что стареете!
— Да я как сяду на коня либо стану на землю поплотнее, так ничего. А уж в седло мне теперь в латах не вскочить.
— Да ведь и Куно против вас не устоял бы.
Старик презрительно махнул рукой в знак того, что с Куно он справился бы много легче. Потом они пошли осматривать снятое с врага оружие, которое Мацько взял только в знак победы, потому что все было слишком изрублено и потому не имело никакой ценности. Только набедренники и наколенники были целы и обнаруживали очень хорошую работу.
— Я бы все-таки предпочел, чтобы это принадлежало Куно, — мрачно говорил Мацько.
Но Збышко ему возражал:
— Господь знает, что лучше. Если Куно станет магистром, вам уже его не достать, разве только в большой битве.
— Я прислушивался к тому, что люди говорят, — отвечал Мацько. — Одни там говорят, что после Конрада будет Куно, а другие, что Ульрих, брат Конрада.
— Я бы предпочел, чтобы был Ульрих, — сказал Збышко.
— И я, а знаешь, почему? Куно умнее и хитрее, а Ульрих горяч. Он настоящий рыцарь, ему честь дорога, войны с нами он очень хочет. Говорят также, что если он сделается магистром, то будет такая война, какой и на свете не бывало. А с Конрадом, сказывают, уже часто обмороки бывают. Раз и при мне ему стало дурно. Эх, пожалуй, дождемся.
— Дай-то Бог. А есть какие-нибудь новые несогласия с нами?
— Есть и старые, и новые. Меченосец всегда меченосец, Он хоть и знает, что ты сильнее и что с тобой шутки плохи, а все-таки будет на твое добро зариться, потому что иначе он не может.
— Да ведь они думают, что орден сильнее всех государств.
— Не все, но многие, а между ними и Ульрих. Потому что и в самом деле они очень сильны.
— А помните вы, что говорил Зиндрам из Машковиц?
— Помню, и дела там идут с каждым годом все хуже. Брат брата так не примет, как меня там принимали, когда ни один меченосец не видел. Всем они там опротивели.