Меченосцы
Шрифт:
Первым прервал молчание Чтан из Рогова.
— Ну что же? — спросил он.
— А что? — отвечал Вильк.
— Мы сейчас на него нападем?
— Не в костеле, а после обедни.
— Он с Зыхом и аббатом. Да еще забыл ты, что говорил Зых: если случится драка — он обоих из Згожелиц выгонит. Если бы не это, я бы тебе давно ребра переломал.
— Либо я тебе, — сказал Чтан, сжимая кулаки.
И глаза у них зловеще засверкали, но оба сейчас же сообразили, что теперь им мир нужнее, чем когда-либо. Не раз уже они дрались друг с другом, но всегда после драки мирились, потому что хотя любовь к Ягенке и разделяла их, но все же они не могли жить один без другого, и всегда друг по другу скучали. Теперь же у них был общий враг, и оба чувствовали, что это враг опасный до ужаса.
Поэтому Чтан спросил, помолчав:
— Что делать? Не послать ли ему вызов в Богданец?
Вильк, который был умнее, не знал, однако, сначала, что делать. К счастью, на помощь к нему пришли колотушки, которые застучали снова в знак того, что обедня начинается. И Вильк сказал:
— Что делать? Идти к обедне, а там что бог даст.
Чтан из Рогова обрадовался этому разумному совету.
— Может быть, Господь Бог нас наставит, — сказал он.
— И благословит, — прибавил Вильк.
— И это будет справедливо.
Они пошли в костел и, внимательно прослушав обедню, набрались храбрости. Они не потеряли головы даже тогда, когда Ягенка после обедни снова приняла в сенях святую воду с руки Збышки. На кладбище у ворот они поклонились до земли Зыху, Ягенке и даже аббату, хотя он был враг старика Вилька из Бжозовой. Правда, на Збышку смотрели они исподлобья, но ни один не заворчал, хотя сердца их выли от боли, гнева и ревности, потому что Ягенка никогда еще не была так прекрасна и так похожа на королеву. Только когда блестящая кавалькада тронулась в обратный путь и когда издали донеслась до них веселая песня клириков, Чтан стал вытирать пот со своих косматых щек и фыркать, как лошадь, а Вильк произнес, скрежеща зубами:
— На постоялый двор. На постоялый двор. Горе мне…
Потом, помня, что в первый раз им от этого стало легче, они снова схватили камень и с яростью покатили его на прежнее место.
А Збышко ехал рядом с Ягенкой, слушая пение аббатовых шпильманов, но, проехав с версту, внезапно остановил коня и сказал:
— Батюшки! Я собирался дать денег на обедню за здоровье дяди — и забыл. Я вернусь.
— Не возвращайся! — воскликнула Ягенка. — Пошлем из Згожелиц.
— Нет, я вернусь, а вы меня не ждите. С Богом!
— С Богом! — сказал аббат. — Поезжай.
И лицо у него повеселело, а когда Збышко скрылся у них из глаз, он незаметно подтолкнул Зыха и сказал:
— Понимаете?
— Что мне понимать?
— Как Бог свят, подерется он в Кшесне с Вильком и Чтаном, но этого-то я и хотел и к этому вел все дело.
— Парни они здоровые, того и гляди его ранят, а что толку?
— Как что толку? Если он из-за Ягенки подерется, то как же ему потом думать о дочери Юранда? С этих пор его дамой будет Ягенка, а не та; а этого я хочу, потому что он мне родня и понравился мне.
— Да, а клятва?
— Немного спустя я его освобожу от нее. Разве вы не слыхали, что я уже обещал это?
— Вы все умеете сделать, — отвечал Зых.
Аббат обрадовался похвале, а потом подвинулся ближе к Ягенке и спросил:
— Ты что такая печальная?
Она наклонилась в седле и, схватив руку аббата, прижала ее к губам:
— Крестный, может быть, вы бы послали парочку "шпильманов" в Кшесню?
— Зачем? Напьются на постоялом дворе, и больше ничего.
— Но, может быть, они как-нибудь помешают ссоре? Аббат быстро взглянул ей в глаза и вдруг резко сказал:
— Да хоть бы его там убили!
— Так пусть и меня убьют! — вскричала Ягенка.
И горечь, скопившаяся в ее груди со времени разговора со Збышкой, разрешилась теперь потоком слез. Видя это, аббат обнял девушку, так что почти накрыл ее огромным своим рукавом, и заговорил:
— Не бойся, дочурка, ничего. Ссора случиться может, но ведь и те тоже шляхтичи и вместе на него не нападут, а по рыцарскому обычаю вызовут на поединок, а уж там он с ними справится, хотя бы ему пришлось драться с обоими сразу. Что же касается дочери Юранда, про которую ты слыхала, так я тебе только то скажу, что свадьбе этой не бывать.
— Если ему та милее, так и мне он не нужен, — сквозь слезы отвечала Ягенка.
— Так чего ж ты ревешь?
— Боюсь за него.
— Эх, бабий ум! — смеясь сказал аббат.
И, наклонившись к уху Ягенки, он продолжал:
— Смекни-ка, девочка, что, если даже он и женится на тебе, так не раз случится ему подраться, на то он шляхтич.
Тут он наклонился еще ниже и прибавил:
— А на тебе он женится, даже скоро, уж это как Бог свят.
— Чего ему жениться, — отвечала Ягенка.
Но в то же время она начала улыбаться сквозь слезы, поглядывая на аббата, точно хотела спросить, откуда он это знает.
Между тем Збышко, вернувшись в Кшесню, отправился прямо к ксендзу, потому что он на самом деле хотел дать денег на обедню за здоровье Мацьки, а устроив это дело, направился прямо к постоялому двору, где надеялся застать молодого Вилька из Бжозовой и Чтана из Рогова.
Действительно, он застал там обоих и, кроме того, еще множество народу — и шляхты, и мужиков, и нескольких скоморохов, показывавших разные немецкие штуки. В первую минуту он, однако, не мог никого разглядеть, потому что окна корчмы, затянутые воловьим пузырем, пропускали мало света; только после того, как слуга подбросил в камин сосновых веток, Збышко увидел в углу за пивными бочонками волосатое лицо Чтана и злое, нахмуренное лицо Вилька из Бжозовой.
Тогда он медленно стал приближаться к ним, расталкивая по дороге людей, а подойдя, ударил кулаком по столу с такой силой, что весь постоялый Двор вздрогнул.
Они тотчас встали и начали поспешно поворачивать кожаные свои пояса; но прежде чем они успели схватиться за рукоятки мечей, Збышко бросил на стол рукавицу и, говоря в нос, как обычно говорили рыцари, бросая вызов, произнес следующие неожиданные для всех слова:
— Если кто-либо из вас или кто-либо из людей рыцарского сословия, находящихся в этой комнате, станет оспаривать то, что прекраснейшая и добродетельнейшая в мире девица есть панна Данута, дочь Юранда из Спыхова, то я того вызываю на конный или пеший бой, до первого падения или до последнего дыхания.