Меченый Маршал
Шрифт:
«Эти рукописи упрятаны мной от превратностей судьбы, ибо дальнейшее путешествие мое становится все опаснее и опаснее. Одним лишь провидением Господним я могу объяснить то, что остался жив до сего дня. Все прочие мои записки, а также некие предметы, которые вожделенны для многих, оставлены в тайнике константинопольского командорства».
— Ну хрен с ним брателла — нетерпеливо пробубнил Сергей-Вован, нервно сминая сигарету в пивной банке, которую он использовал вместо пепельницы — ты нам реликвию, мля, покажи!
— Да, Дима — добавил Франческо — где Плащаница?
Дима внимательно оглядел своих
— Две рукописи. Это все, что было в свертке. Никакой Плащаницы там нет.
18
Приготовления к свадьбе проходили в такой суматохе, что все дни между окончанием суда и началом церемонии слились для Дмитрия в один непрекращающийся кошмар, который окончился лишь тогда, когда к нему, поднимая покрывало, скрывающее лицо, приблизилась у алтаря сияющая от счастья баронесса де ла Рош.
Когда они вышли из принадлежащей ордену Храма церкви святого Луки, и двинулись по дороге вверх, в сторону герцогского замка, Дмитрий, не принимавший участия в подготовке к свадебным торжествам, поразился размахом, с которым выдавал замуж свою племянницу Гийом де ла Рош, герцог Афинский.
В сгустившихся сумерках замок сиял от многочисленных факелов и масляных ламп, выставленных во все окна и бойницы. Выстроенные по обочинам крестьянские дети держали свечи, обозначая их путь колеблющейся на ветру огненной лентой.
При появлении свадебного кортежа решетка главной башни медленно поднялась. От ворот цитадели до входа во дворец, через весь внутренний двор выстроились, встречая новобрачных, нобили Афинского герцогства в парадных одеждах. Картины, более пышной Дмитрий не видел ни в Константинополе при дворе Балдуина, ни в Андравиде. Да и детские воспоминания о выездах великого князя Александра тускнели по сравнению с этим великолепием. Шелк, парча, газ, жемчуга и драгоценные камни, инкрустированное золотом оружие — все это свидетельствовало о том, что герцог и его земли находятся в зените славы и могущества.
На крыльце их ждали два юных пажа. В руках одного был герцогский вымпел. Они поклонились новобрачным и, возглавляя шествие, повели их под громкие крики толпы вверх по лестнице в зал. Под звуки музыки они, в сопровождении нобилей, держась за руки, вошли внутрь, где их ожидал герцог де ла Рош вместе с бароном де Сент-Омер и приором де Фо.
Под торжественную балладу трубадура (Дмитрий краем уха разобрал, что речь идет о том самом творении, прославляющем его и Анну, о котором ему упоминал де Фо), герцог, старательно изображая грозный вид, то есть забавно хмуря брови и топорща усы, величественным жестом подозвал их к себе, и усадил на два стула, установленные на расстеленных мехах…
Так как свадебный пир был подготовлен в Вази, то в зале столы не накрывали, а лишь выставили вдоль стен стулья и лавки. Благородные гости расселись на них, а слуги начали споро разносить подносы, заставленные бокалами с вином.
Ввиду того, что брак заключался не по договоренности, а по любви торжественную процедуру предоставления портретов других кандидатов и церемониальным отказом они опустили. Затем герцог Ги, как сюзерен, произнес наставления жениху, объяснив, что высшая добродетель жены во всем подчиняться мужу. Роль жены сюзерена выполнила миловидная баронесса де Сент-Омер, которая под смех в зале дала Анне несколько советов «по хозяйству». Завершив церемонию
Отдохнув в покоях замка, новобрачные и гости с первыми лучами солнца отправились во владения Дмитрия. Прознав о движении свадебного кортежа, на дорогу вывалили жители всех окрестных селений.
Проезжая деревню Вази, Дмитрий, окруженный рыцарями и баронами, отвечая на приветствия крестьян и со смехом уклоняясь от летящих в них «на счастье» крашеных зерен, заметил одиноко стоящего на обочине отца Дионисоса. Тот обмакнул кисть в ведерко с освященной водой, которое держал перед ним служка, и несколько раз крест-накрест взмахнул в направлении новобрачных. Губы его шептали молитву.
В замке Вази их ждал накрытый стол. К Дмитрию, пыхтя и отдуваясь, прорвался Ставрос, чьи организаторские таланты в дни подготовки к свадебным торжествам по всеобщему мнению превысили человеческие возможности.
— Все готово, ваша милость! — запищал, он, не дожидаясь вопросов, — на столе весь вчерашний улов, рыба на все вкусы, и жареная, и вареная, а также свиные окорока, седло барашка, суфлаки на шампурах, греческая тарама, которую так любит госпожа, самые крупные мидии, оливки, как вы велели, семи разновидностей, козий и овечий сыр, пряности все, какие только можно измыслить и купить у сарацинских купцов в Мессине. Есть еще масло в стеклянных бутылях, чтобы видно было нашим конкурентам — вашим соседям, да и покупателям, что лучшего нет в Морее. Хлеб белый, ночной выпечки, еще горячий. Вина и виноградные, и медовые и смоковные. Лимонады, оранжады — только из погреба, охлажденные. Ну и сласти, вчера приплыли из самой Акры. А от фиванской общины нечестивых иудеев, с коими мне по долгу моему многотрудному и незавидному вынуждено приходится общаться, к столу преподнесены фаршированные карпы, горная форель и форшмак. Господину Тенгизу, как исповедующему ислам, накрыт, как и приказано, особый стол без вин и свинины. И посажен он подальше от лиц, облаченных духовным саном, но неподалеку от госпожи Мелисы.
Дмитрий был ошарашен. Стараниями этого прохвоста его праздничный стол превосходил все, что он видел раньше при дворах Балдуина, де ла Роша и Виллардуэна. Судя по восторженному реву, многочисленные гости, по достоинству оценили усилия толстячка, а благодарная невеста протянула ему руку, извлекла из длинного, почти до пола, отороченного горностаем рукава, изящную кисть, и позволила ее поцеловать.
Удостоенный прилюдно привилегии, которую имели лишь благородные сеньоры, Ставрос зарделся, и кончиками губ, словно боясь разбить неосторожным движением что-то чрезвычайно хрупкое и драгоценное, приложился к руке баронессы. Было ясно, что молодая госпожа навеки завоевала его сердце, и приобрела в лице Ставроса преданнейшего слугу.
Пир завершился к утру. Многие гости от выпитого и съеденного, заснули прямо за столом, так что слугам пришлось их растаскивать по заранее приготовленным комнатам.
Дмитрий ночью не сомкнул глаз. И виною этому была не только Анна, с которой впервые за столько времени им не нужно было ничего бояться. Он справедливо опасался, что если не по приказу князя, то с его молчаливого согласия придворные лизоблюды могут организовать поджог или нападение. Да и разбойничьи шайки с близлежащих гор вполне могли, прознав о свадьбе, попробовать напасть, не без оснований считая, что ночь после пира для этого чрезвычайно удачна.