Мечи Дня и Ночи
Шрифт:
— Ага! Теперь ясно, почему джиамада убили стрелой. Зачем она им понадобилась?
— Не знаю.
— С ней был мужчина — кто он?
— Купец по имени Ставут. Славный малый. Влюблен в нее по уши, хотя мне сдается, что надеяться ему не на что. Аскари часто навещает господин Ландис Кан — думаю, он бережет ее для себя.
— Насколько я понял, она красива.
— По мне, женщины все красивые, — усмехнулся Кинь-он. — Удалось ей уйти от них?
— Она убежала в горы. Что произошло там, я не знаю. Звери гнались
— Она их перестреляет. Всех. Год назад у нас тут объявился медведь-шатун. Задрал троих путников. Аскари выследила его и убила. Она ничего не боится и превосходно владеет луком.
— Мне начинает нравиться эта девушка. Надеюсь, она сумела от них убежать.
— Одна бы она точно сумела, а вот со Ставутом... Он парень хороший, но к горам непривычен. Только помеха ей. Притом он всегда носит красное — значит, спрятаться им нелегко будет.
— Ты не думаешь, что она его бросит?
— Нет, вряд ли. Не такая она, чтобы бросить друга в беде — ну, ты меня понимаешь.
— Понимаю, — сказал Скилганнон.
Уцелевшие крестьяне заполнили теперь всю харчевню. В очаге горел огонь. Харад был на улице, и Скилганнон вышел к нему.
— Что делать будем? — спросил молодой лесоруб.
— Одно из двух. Либо уносим ноги, либо идем за зверями вслед и убиваем их, сколько сможем.
— Второе мне больше нравится.
— Я так и думал. На этот раз я согласен с тобой.
— С чего это вдруг? — удивился Харад.
— Они явились сюда за женщиной, дорогой сердцу Ландиса Кана. Хочу посмотреть, что в ней такого, если за ней посылают целый отряд.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ставут лежал на своем одеяле, но спать не мог. Образы кровожадных джиамадов не шли у него из головы. Пока Аскари была рядом, он держался — какому же мужчине хочется показаться слабым в глазах желанной? Алагир называл это «прикинуться лебедем» — над водой сама безмятежность, а внизу вовсю гребут перепончатые лапы. Теперь весь ужас ночных событий обрушился на него в полной мере. Руки дрожали, а богатое воображение знай подкидывало все новые картины мучений и смерти.
— Воображение — погибель для воина, — однажды сказал ему Алагир. Кавалерист был тогда слегка пьян и очень старался напиться до бесчувствия. — Я раз видел, как мой друг сломал себе спину. Мы с ним скакали верхом — наперегонки, его конь споткнулся, и он упал. Я думал, он просто в обмороке, но он и очнувшись пошевелиться не мог. Умирал целый месяц. — Алагир содрогнулся. — Одно время мне это не давало покоя.
— И как же ты излечился? — спросил Ставут.
— Ты знаешь Драконьи Рога?
Ставут кивнул. Скала близ Сигуса, родного города Алагира, футов двести высотой. Ее расколотая вершина напоминает два каменных рога.
— Ну так вот, пошел я к святому человеку и сказал, что не могу выкинуть из головы случай с Эгаром. Он велел мне
— И ты прыгнул? — ужаснулся Ставут.
— Ясное дело, прыгнул. Святые люди знают, о чем говорят.
— Ты перескочил через бездну!
— Какая там бездна, дуралей. Не больше десяти футов в самом узком месте. Потом сел, обратился к Истоку — и страх как рукой сняло.
— Значит, Исток ответил тебе?
— Ясное дело, ответил. Я ж говорю, страх прошел без следа.
— Ну да, а голос Его ты слышал?
— Никаких голосов я больше не слышу, — с затвердевшим лицом отчеканил Алагир. — Зря я о них тебе рассказал. И вообще суть истории не в этом.
— В чем же тогда?
— Не знаю, — сказал Алагир, приканчивая девятую кружку эля. — Зачем я вообще речь об этом завел? А, да. Страхи и все такое.
— А я говорю, Исток ни при чем, — упорствовал Ставут. — Когда твой друг умер, ты осознал, что и сам смертен. А потом выкинул эту дурацкую штуку и уверился в обратном — что никакая погибель тебе не страшна.
— Вот и ладно, — заплетающимся языком проговорил Алагир. — Так или эдак, мне все равно. Главное, страх прошел. Вот и тебе бы попробовать.
— Непременно. Я внесу это в список неотложных дел. Первым номером у меня значится подергать за яйца голодного льва.
— Чудной ты, лудильщик, — пробормотал Алагир. — Только и знаешь себя принижать. Но я-то тебя знаю лучше, чем ты сам. Ты сильнее, чем думаешь. Вот в чем загвоздка: думаешь ты чересчур много. А не кажется ли тебе, что этот эль слабоват? Совсем не берет.
Тут Алагир встал, чтобы потребовать еще кружку, и плюхнулся на пол.
— Ты чего это? — спросил Ставут.
— Я, пожалуй, разобью бивак прямо здесь, — сказал Ставут и лег.
Ставут, лежа на каменной полке, вспоминал своего друга, и ему становилось легче.
Шум, донесшийся снизу, вернул его к настоящему, и страх мигом заявил о себе. Он приподнялся и при свете луны увидел, что Аскари вернулась. Он разглядел кровь на ее лице, и луна вдруг погасла. Ставут поднял голову — здоровенный джиамад лез в оконный пролом. Аскари вскинула лук и выстрелила. Стрела попала в бронзовый диск на кожаном панцире зверя и отлетела прочь. Джиамад с душераздирающим ревом прыгнул в пещеру.
Ставут вскочил, схватил копье и тоже скакнул вниз, вопя во всю глотку. Зверь не успел еще повернуться, как копье Ставута вонзилось ему в затылок и насквозь прошло грудь. Ставут грохнулся на пол, перекатился и стал на колени. Аскари выстрелила еще раз. Второй зверь рухнул в пещеру со стрелой в глазу и забился в предсмертных судорогах. Тот, на которого прыгнул Ставут, лежал мертвый. Копье, войдя в основание шеи, пронзило ему сердце.
— Плохо дело, — сказала Аскари. — Они перекрыли нам выход.