Мечников
Шрифт:
Мечников немедленно послал свои возражения в «Новое время», а на областном съезде земских представителей дал бой Коршу. Илья Ильич доказал, что врачебный инспектор не знает существа дела. Микроб куриной холеры совершенно безвреден для крупных животных, а для домашней птицы опасны только неослабленные микробы; суслики же гибнут от ослабленных, которые птицам лишь полезны, ибо вызывают у них иммунитет. Ответ Корша свелся к тому, что-де Мечников очень искусен в полемике… Тем не менее врачебный инспектор «остался при своем мнении». Съезд направил ходатайство генерал-губернатору, и опыты в конце концов были разрешены. Но случай этот нанес
«Разве можно жить в подобных условиях, разве можно вести какую-нибудь работу?» — горячился он, и, как писал Бардах, «этот инцидент имел очень большое влияние и сыграл известную роль в его решении покинуть Россию».
Сам Мечников и Ольга Николаевна тоже вспоминают столкновение с Коршем как «последнюю каплю, переполнившую чашу».
Он хоть и договорился с Пастером, но, видно, еще колебался. Шутка ли — уехать в чужую страну, поселиться среди людей, говорящих на чужом (хоть и понятном тебе, но чужом!) языке, привыкать к чужим обычаям и нравам…
Но жребий был брошен. Уезжая на лето в Поповку, Мечников уже твердо знал, что на станцию не вернется.
Правда, в отставку он не подал.
Опасался, как объяснял впоследствии, что на его место пригласят кого-нибудь со стороны.
Он хотел, чтобы станцию возглавил опытный и преданный делу человек, то есть Николай Федорович Гамалея, и три руководителя станции порешили, что лучше всего ему пока уйти в длительный отпуск, дабы Гамалея стал временным заведующим. Это, по их мысли, облегчило бы утверждение его потом на постоянную должность.
В деревне Илье Ильичу было неспокойно. Как-то сложится будущая жизнь?.. Вместе с Ольгой Николаевной он поглощал несметное количество французских романов, стремясь разобраться в особенностях национального характера французов. Романы ему не нравились. Да и дела станции продолжали волновать.
Незадолго до его отъезда в деревню на одном из совещаний к нему обратились с вопросом: что он думает о сибиреязвенных прививках в Белозерке? В ответ он подверг опыты Скадовского подробному разбору.
Председатель Херсонской губернской управы Никитин попросил Илью Ильича изложить свои соображения письменно, что он и сделал. Как только его отзыв появился в «Одесском листке», в редакцию пришла телеграмма:
«В № 140 вашей газеты появился реферат отзыва Мечникова о белозерских прививках, на который с удовольствием отвечу. Георгий Скадовский».
Что напишет Скадовский? Не придется ли возражать на его ответ?.. Мечников напряженно ждал…
Илью Ильича беспокоило и то, что между двумя его помощниками наметилось отчуждение, какая-то взаимная ревность. Чем она была вызвана? Мечников, вероятно, знал, но нам сейчас трудно выяснить этот вопрос. Оба талантливые, оба преданные делу, они, однако, были очень разными. Высокий, статный, красивый, в щеголеватом пенсне на цепочке, Гамалея работал легко, как бы играючи, как бы между прочим. Бардах же, до болезненности худой, с печатью обреченности на лице, отдавался делу с неуемной горячностью, с аскетическим самоотречением… Уходя в отпуск, Мечников поручил Бардаху все работы по прививкам против сибирской язвы. Может быть, Гамалее это не нравилось? Может быть, Бардаху не нравилось, что за два года существования станции Гамалея успел прославиться на весь мир, о нем же вспоминали значительно реже?..
В одном из писем Мечникову Гамалея недовольно сообщал, что Бардах повел работы по вакцинации
Еще Гамалея писал, что станцию опять посетил принц Ольденбургский и, узнав о предстоящем уходе Мечникова, предлагает ему возглавить в Петербурге большой институт, который задумал основать.
Нетрудно представить, как екнуло сердце Ильи Ильича… «Но, проученный одесским опытом и зная, как трудна борьба с противодействиями, возникающими без всякой разумной причины со всех сторон, я предпочел…» Словом, он остался при своем решении. Тем более что петербургский климат был вреден Ольге Николаевне.
Слухи о его уходе проникли в печать, и в Одесскую городскую управу поступило заявление из Петербурга от доктора медицины Кноха, пожелавшего занять место директора станции.
Потом в газете «Новороссийский телеграф» появился «Ответ на отзыв», написанный Скадовским, причем, не удовлетворившись этим, Скадовский запросил телеграммой редактора «Записок Императорского общества сельского хозяйства Южной России» Забаринского, может ли его статья быть помещена в этих «Записках». «Неприличный и ненаучный тон вашего ответа в „Нов. тел.“ исключает возможность его появления в серьезном и порядочном органе печати» — такую депешу получил Скадовский. Но не успокоился. Он поспешил выпустить «Ответ» на собственный счет и разослал брошюру чуть ли не всем земским деятелям губернии.
…Как просто, оказывается, было в то время печатно возвести на человека любое обвинение! Скадовский утверждал, что Мечников… подкуплен Пастером, а вернее — Обществом пастеровских вакцин. Пастер (а Скадовский думает, что общество, ибо «едва ли г. Пастер принадлежит к числу тех людей, которые, продавши свое имущество одному лицу, могут решиться продать то же имущество другому») потому-де открыл Гамалее «секрет» сибиреязвенных прививок, что в Париже узнали об успехах Ценковского и задумали с помощью Одесской станции задушить конкурента!..
Брошюра произвела на земских деятелей тем большее впечатление, что Скадовский пользовался в губернии сильным влиянием. Сказочно богатый (он даже выстроил собственный город-порт Скадовск), он принадлежал к числу «просвещенных» помещиков, жертвовал немалые суммы на общественные и благотворительные нужды, и земское начальство перед ним заискивало.
Ответ Скадовского был опубликован в первых числах августа, а 14 августа в «Одесском листке» появилось короткое сообщение:
«Бактериологическая станция просит нас заявить, что при производстве предохранительных прививок первой вакцины в Каховке у помещика К. М. Панкеева вследствие еще не выясненной причины погибло свыше 50 процентов привитых овец. Точная цифра павших привитых овец не приведена пока в известность. Причины этого несчастного случая тщательно расследуются на станции».
22 августа 1888 года Мечников приехал в Одессу, я 24-го уехал обратно в Поповку. Что пережил он за эти три дня?.. Ответ пусть подскажет читателю его собственное воображение.
Какое счастье, что случилось это только теперь, когда Илье Ильичу уже 43 года и оптимистическое мироощущение окончательно в нем утвердилось! Произойди нечто подобное несколькими годами раньше, и кто знает, не предпринял ли бы он новую попытку переступить черту и не оказалась ли бы она более удачной, чем прежние.