Мечта империи
Шрифт:
Элий повалился в солому, тяжело дыша. Внизу завизжала женщина. Потом несколько мужчин заговорили разом. И вновь женский крик. Если крестьяне позовут вигилов, те без труда разыщут убийцу. Убийца – это он. Когда-то Элий, спасая свою жизнь и жизни невинных, убил человека. В саду Макрина он стрелял и ранил охранника. Сейчас же он намеренно умертвил деревенского парня, спасая свою жизнь. Теперь этот список будет все удлиняться, и счет сделается бесконечным. Кровь убитого испятнала десятками красных точек кожу Элия.
«Пусть придут вигилы, и счет будет закрыт», – подумал Элий.
Хотя нет. Ведь это всего лишь вынужденное убийство. Убийство ради самозащиты. Любой суд его оправдает. Но он не хочет оправданий. Перед самим
Крики внизу неожиданно смолкли… Послышался низкий хрипловатый голос, уверенный и властный. Некто убеждал в чем-то остальных. Его слушали, не возражая. Потом вновь закричала женщина. Она кричала неостановимо, ее ударили – Элий отчетливо расслышал мокрый шлепок по лицу. Торопливый стук босых пяток. Вновь голоса: три или четыре человека говорили разом. И вновь тот же резкий хриплый голос. Элий узнал его. Там, на берегу, этот голос звучал так же властно и надменно. Это он… его гений. Гэл. Почему люди называют небесных патронов своими именами? Чтобы было проще верить в их благосклонность к опекаемым персонам? Гении не возражают. Но наверняка у гениев свои собственные, отличные от людских имена. Они произносят их только в своем кругу. И потому имена гениев людям неведомы. Имя гения Рима (неведомо даже, женщина это или мужчина) известно лишь нескольким жрецам и, разумеется, императору как верховному понтифику. А того, кто осмелится самовольно проникнуть в эту тайну, ждет неминуемая смерть.
Гэл смолк, а голоса людей принялись удаляться. Люди покидали дом. Элий напряженно вслушивался. Вот вновь залаяли собаки, исступленно и в то же время преданно. Так лают псы, выслуживаясь перед хозяином. Скорее всего, гений улетел – при нем собаки не смели подать голос.
«Если бы я мог немного отдохнуть, я бы понял, что происходит… – Элий отер лоб. – Если бы боги дали мне немного времени…»
Почему боги не вмешаются? Неужели они не видят, что творится на земле! Или им все равно? Когда они вмешиваются? Когда дело касается самих богов? Жертвоприношений, храмов, молитв? Послушания или богохульства?
Элий уловил запах дыма. Поначалу слабый, будто кто-то закурил табачную палочку. Но вскоре запах дыма усилился, послышался веселый треск разгорающегося пламени. А потом дым повалил плотно, клубами. Люди подожгли дом. Или не люди? Может гений чиркнуть спичкой и позволить пламени пожрать своего бывшего подопечного, если нож наемного убийцы не достиг цели? Наверное, может. Или попросит людей оказать ему подобную услугу. Люди порой так услужливы, что просто диву даешься. Они услуживают тиранам и палачам, ворам и обманщикам… врунам…
И они, как боги, обожают жертвоприношения.
Значит, гений не поверил, что его подопечный удрал через окно.
Элия душил кашель, глаза слезились от дыма. Он нашел какую-то грязную тряпку и прикрыл лицо. Но это не помогло. Почти ничего не видя, Элий вернулся к лестнице. Он спустился на несколько ступеней и остановился: сквозь сизые клубы дыма снизу пробивалось пламя, пройти здесь уже не мог даже здоровый человек, не говоря о раненом.
Пришлось возвращаться на чердак. Дым просачивался во все щели. Еще несколько минут, и солома вспыхнет. Элий поискал глазами кота. Куда подевался? Ну конечно, зверь не стал дожидаться, когда его зажарят заживо. Едва потянуло дымом, как священное животное египтян сигануло через окно на крышу, и оттуда на дерево. Молодец, котяра!
Окно… Ну конечно! Деревенский домик совсем невысок, выпрыгнуть со второго этажа можно без особого риска. Особенно, если внизу не мощеный двор, а рыхлая земля цветочной клумбы. Элий ударом кулака вышиб ветхую раму. Он скорее вывалился наружу, нежели прыгнул. Но в своем кратком полете успел сгруппироваться и, упав, перекатился по земле с завидной ловкостью. Уж что-что, а падать бывший гладиатор умел. Сколько раз, точно так же катаясь
Но сейчас он вел самый отчаянный бой из всех. Одного только не знал бывший гладиатор – с кем дерется.
Все клейма Клодии в количестве девяноста девяти штук были распроданы накануне за несколько часов. Безумные или бессмысленные желания. Какая-то женщина хотела, чтобы ее изнасиловали. Бред. Какой-то мужчина просил, чтобы его избили до полусмерти. Банкир жаждал утроения капитала. Его умирающая от скуки жена, чтобы сбежавший любовник вернулся. Мерзостно обо всем этом думать, не то что исполнять. Но никогда Клодии не платили столько денег. Все ставили на нее, считая фаворитом. Какой простой и в то же время естественный подъем. Теперь она первая, если не считать заносчивого Цыпы, которого она никогда не принимала всерьез. Цыпа, разумеется, воображает себя первым. И теперь, когда на арене нет ни Вера, ни Варрона, его клейма тоже поднялись в цене.
В этот день Клодии выпало сражаться с Цыпой. Когда ей объявили решение Пизона, она принялась хохотать. Она хохотала, как сумасшедшая, всхлипывая, хлопая в ладоши и пихая всех, кто находился в досягаемости ее кулаков. Гладиаторы в куникуле смотрели на нее в недоумении. Медик, дежуривший в Колизее, накапал в бокальчик прозрачной, пахнущей мятой жидкости, и поднес гладиаторше. Клодия окинула медика таким взглядом, будто воображала, что ее взор, как взор Медузы Горгоны, может обратить человека в камень.
– Не нужны мне твои фекальные капли, – прошипела она. – Я хочу знать, что случится, когда один из нас проиграет? Я или Цыпа.
– Разумеется – ты, – снисходительно бросил Авреол.
Она окинула Цыпу не менее яростным взглядом, но реплики не удостоила.
– В данном случае все равно. Я хочу знать, что после поединка будет твориться в амфитеатре?
– Сумасшествие, – сказал кто-то очень тихо.
У Клодии были проданы все девяносто девять клейм. Столько же продал Цыпа. За клейма в последнем бою люди платили сумасшедшие суммы. Никогда прежде не бывало, чтобы сходились гладиаторы, шансы которых на победу были столь равны. Даже в поединках Элия и Вера последний всегда оставался фаворитом. Элий никогда не набирал более пятидесяти клейм, если у него был шанс сразиться с Вером. Пизон должен был развести сильных бойцов. Но он этого не сделал. После гибели Варрона и устранения Вера в центурии гладиаторов царило уныние. Происходящее на арене казалось уже не волей богов, но манипуляциями нечистых на руку людей. Уход двух лучших гладиаторов обескуражил заказчиков. Известие об отстранении Вера привело его почитателей в ярость. «Акта диурна» сообщила об этом со свойственной ей сухостью, выражая осторожное недоумение по поводу поведения Вера, зато «Гладиаторский вестник» смаковал подробности на двух страницах. Вилда, как всегда, оказалась на высоте: оказывается, все поклонники честной борьбы только и мечтали об изгнании Вера. Теперь и гладиаторы, и зрители будут наслаждаться красотой поединков.
Один из номеров «Акты диурны» лежал сейчас в «отстойнике», и Клодия видела набранные крупными буквами заголовок. «Наглость против бездарности». Она прекрасно понимала, что имелось в виду. Но, несмотря на обиду и гнев, Клодия вынуждена была признать, что в этом заголовке есть изрядная доля правды. Она и Цыпа стали первыми, потому что более достойные ушли.
Клодию томила смутная тревога. Она не могла согласиться, что происходящее лишь цепь случайностей. Все предопределено, но отнюдь не волей богов или высшим Космическим разумом, который, если верить стоикам, управляет миром. Она усматривала во всем руку человека. Она даже знала, чья это рука. Самое отвратительное, что, крича о своем отчаянии, она не смела назвать его имя. И поэтому асс цена была ее отчаянию. И ее крику.