Мечты на мертвом языке
Шрифт:
Да кто его знает, тусуется где-то. В Испании. Сейчас в Испании. Откуда мне знать, где он? Все они одинаковые.
Почему я так сказала? Я же точно знала, где он. Он мне пишет. Он даже нашел сломанный телефон-автомат и целую неделю звонил каждый день — в основном давал распоряжения брату, но еще и меня спрашивал: Мам, как дела? Как твой новый приятель? Уже научился улыбаться?
Дети, они все одинаковые, сказала я.
Только из вежливости я не стала рассказывать о моем радостном, шумном чаде в этот мрачный день. Ричард, когда вошел в зловредный подростковый возраст, говорил: Да ты нас хоть в рабство готова продать, лишь бы Селену не огорчить. Так оно и есть. Всякий
Ну, он-то в Испании, сказала Селена. Ты хоть это знаешь. Наверное, там интересно. Он многому научится. Ричард — замечательный мальчик, Фейт. Ведет себя нахально, но на самом деле он не такой. Помнишь ту ночь, когда мне позвонили из полиции и сказали, что Эбби умерла? Я тогда впервые за два года спала спокойно. Я знала, где она.
Селена сказала это безо всякого надрыва — просто констатировала факт.
Но Энн, услышав это, воскликнула: Ох! — обращаясь ко всем нам. Ох! — и разрыдалась. Ее прямолинейность была как стрела, и стрела эта попала в ее собственное сердце.
Потом вздохнула, сглотнув слезы: Я тоже хочу фотографию, сказала она.
Да. Да, сейчас. Где-то здесь есть одна. Эбби с Джуди и испанским пареньком Виктором. Где же она? А, вот!
Три девятилетних ребенка сидят на развесистом платане в парке, болтают ногами прямо над чьей-то темненькой, с прямым пробором головкой. Может, это голова Китти?
Наша любимая подруга рассмеялась. Еще один дивный день, сказала она. Правда, а? Помню, вы обе тогда присматривались к кавалерам. У меня-то, как я думала, был тогда мужчина. Да, смешно, забирай. У меня таких две. Только ты ее увеличь. И когда будешь на нее смотреть, вспоминай меня. Ха-ха. Ну, девочки, — прошу прощенья, дамы, — вы уж меня извините, мне пора отдыхать.
Она взяла Сьюзен под руку и продолжила свой кошмарный поход до кровати.
Мы с места не тронулись. Нам предстояло длинное путешествие, и мы рассчитывали, что попрощаемся менее трагично.
Что же вы, сказала она, вы же на экспресс опоздаете. Боли меня сейчас не особо мучают. Да и обезболивающих полно. Видите?
Стол был уставлен пузырьками.
Я хочу просто полежать и подумать об Эбби.
Что правда, то правда — на пригородном ехать было дольше часа на два. Я взглянула на Энн. Прийти сюда ей было трудно. И все же мы не могли сдвинуться с места. Стояли в ряд перед Селеной. Три старинные подруги. Селена поджала губы, уставилась куда-то в холодную даль.
Я знаю это ее выражение лица. Однажды, много лет назад, когда наши дети были еще детьми, она с таким же видом скромно стояла перед Дж. Хоффнером, директором начальной школы.
Нет, сказал тогда он. Нет! Без надлежащего образования вы не имеете права заниматься с детьми. Могут возникнуть серьезные проблемы. Нужно знать, как учить.
Наш родительский комитет решил организовать индивидуальные занятия с латиноамериканскими детьми, которых засунули в переполненные классы, где они сидели вместе с успешными детками из обеспеченных семей, а измотанные учителя ни с чем не справлялись. Он сообщил сначала письменно, чтобы продемонстрировать всю серьезность своей позиции, а затем сообщил лично, чтобы эту серьезность подтвердить, что не может этого допустить. Совет по образованию тоже сказал «нет». (Все эти «нет» привели к кошмарным историям в школах и на улицах нашего бедного города, которому очень нужны были «да».) Большинство матерей в нашем родительском комитете были одинокими — кто вынужденно, кто по складу характера. Собственно говоря, мы были с виду тихие, но закоренелые анархистки.
В тот год у меня по пятницам был выходной. Часов в одиннадцать утра я проходила мимо кабинета директора и бегом поднималась на четвертый этаж. Я уводила Роберто Фугейроа в дальний уголок холла, и мы минут двадцать с ним беседовали. А потом писали прекрасные буквы алфавита, выдуманного давным-давно сообразительными иностранцами, чтобы обманывать время и пространство.
В тот день Селена пробыла в кабинете директора с этим упрямым выражением лица часа два. Наконец мистер Хоффнер сдался и сказал, что, поскольку она медсестра, ей разрешат водить младшие классы в туалеты, где стояли сложные современные унитазы. Некоторые из этих ребят, сказал он, совсем недавно спустились с диких гор Марикао. Селена сказала — хорошо, она согласна. В туалете она учила маленьких девочек подтираться — точно так же, как за пару лет до этого учила свою дочку. В три часа она вела их к себе домой — на молоко с печеньем. Дети, попавшие в школу в том году, ели печенье у нее на кухне до шестого класса.
Так что же мы узнали в тот год, когда у меня по пятницам был выходной? Вот что. Если говорить с одним ребенком за раз, мир хоть и не изменить, но узнать его можно.
Короче, Селена и ее упрямое лицо запомнились нам надолго. Она сказала: Нет. Друзья, послушайте меня. Пожалуйста. Времени у меня осталось немного. Хочу я… Хочу я лежать и думать об Эбби. Ничего особенного. Просто думать о ней, понимаете.
В поезде Сьюзен немедленно заснула. Время от времени она просыпалась — из-за того, что новые колеса катились по старым рельсам, нас жутко трясло. Один раз она распахнула глаза и сказала: Знаете, Энн права. Ни с того ни с сего такие болезни не случаются. Я про то, что она о нем даже не обмолвилась.
А с чего ей о нем вспоминать? Она в последнее время его и не видела, сказала я. Сьюзен, а у тебя страшная женская болезнь — мужчинит.
Да? А у тебя ее нет? Вообще-то он довольно много появлялся. Бывал чуть ли не каждый день, когда девочка умерла.
Эбби. Мне не нравилось, когда говорили «девочка». Мне хотелось говорить «Эбби» — так же, как я говорила «Селена», чтобы эти имена набрали мощь и силу и снова всем своим весом навалились на этот мир.
Знаете, Эбби была прелесть что за девочка. Она училась с Ричардом в одном классе до старшей школы. С самого начала такая сердечная и очень добрая — по сравнению с другими детьми. И умненькая.
Точно, сказала Энн, очень добрая. Она была готова отдать последнюю рубашку Селены. Да уж, они все были прелесть что за девочки и мальчики.
Крисси и сейчас прелесть, сказала Сьюзен.
Это правда, сказала я.
Средние дети обычно не очень удаются, но не она. Она сама поступила в университет, я и ни цента не дала, а сейчас еще и стипендию получила. И знаете что: ни одному мальчику не удалось заморочить ей голову. Такие сейчас редкость.
Энн, пошатываясь, пошла по проходу в туалет. Но напоследок сказала: Ой, да они все замечательные.
Я всегда любила Селену, сказала Сьюзен, но мы никогда не говорили по душам. Может, с вами она больше о таком говорила. О мужчинах, например.
И тут Сьюзен заснула.
Энн села напротив меня. И посмотрела, прищурившись, мне в глаза. Обычно так смотрят, когда хотят в чем-то обвинить.
Не щурься ты так — морщин больше будет, сказала я.
Да пошла ты, сказала она. Вечно ты со своими шуточками. Ты хоть понимаешь, что я не знаю, где Микки? Знаешь, ты везучая. Тебе всегда везло. С самого детства. Папина с мамой любимица.