Мечты сбываются
Шрифт:
— Как ты можешь… говорить такие вещи? — опешила Одетта. — Как ты можешь даже… думать о них?
— Я говорю правду, любимая, и отказываюсь повиноваться тебе и любому, кто будет утверждать, что мы не являемся неотделимой частью друг друга.
Одетта молча смотрела на него, а он вновь стал целовать ее.
Его губы на этот раз были властные и требовательные, как будто утверждали, что она должна всецело подчиняться ему и бежать ей некуда.
Каждая клеточка ее дрожала,
— А теперь ответь на мой вопрос, — вдруг произнес он. — Как скоро ты выйдешь за меня?
— Ты… уверен, абсолютно уверен, что… действительно хочешь… этого?
— Мне потребуется много времени, чтобы ты поверила, возможно, целое столетие, а потому чем скорее мы начнем, тем лучше!
Он говорил улыбаясь, и голос его был ласковым.
Ей почудилось, будто в нем появилась нотка любви, которой она прежде не слышала.
— Я… ведь совсем… не важная особа.
— Ты самая важная в мире особа — для меня, — заметил граф, — и я единственный, для кого это имеет значение.
— Тогда… пожалуйста, — зарделась девушка, — я хочу… выйти за тебя замуж, и это будет самое чудесное… самое совершенное, что когда-либо… случалось со мной.
Граф хотел снова поцеловать ее, но она остановила его, выставив вперед ладони.
— А если вдруг… после того как мы… поженимся, ты… разочаруешься во мне и… будешь стыдиться меня?
— Я никогда не разочаруюсь, — категорически заявил он, — и обещаю гордиться тобой, потому что ты очень красивая и умная, настоящая дочь своего отца.
Одетта облегченно вздохнула и ничего не ответила, потому что его губы вновь прильнули к ее губам.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она шевельнулась в его объятиях.
— Мы должны возвратиться… — пролепетала девушка, — но, пожалуйста… ты ведь никому не расскажешь сегодня о… нас?
— Нет, конечно, нет, этот день принадлежит твоему отцу. Мы не должны отнимать у него день его славы.
— Я хотела, чтобы ты подумал об этом… Ты так и сделал!
Граф улыбнулся.
Она знала почему.
Они стали одинаково думать.
— Невероятно, — сказала Одетта, — что я могла ненавидеть тебя, как моя мама, в течение стольких лет подряд.
— Ненавидеть меня? — изумленно повторил граф. — Но за что? И откуда вы обо мне знали?
Она слегка вскрикнула.
— Я совсем забыла… я совсем забыла, что не сказала тебе… кем была моя мать.
— Мы не имели достаточно времени для разговоров, — усмехнулся граф, — с тех пор, как ты перестала быть французской принцессой и приехала в Оксфорд с одним из самых талантливых людей, которых когда-либо выпускал Крайст Черч.
Одетта не смогла удержаться от смеха.
— Девичья фамилия мамы — Хотон.
— Хотон! — воскликнул граф. — Ты хочешь сказать, что она была моей родственницей?
— Очень и очень дальней.
— Но за что же вы ненавидели меня?
Одетта глубоко вдохнула, настраиваясь на исповедальный ответ.
— Примерно восемь лет назад мама написала тебе письмо; она спрашивала, есть ли в твоем распоряжении приход, который можно было бы предложить папе?
Граф весь напружинился.
— Помню! — вскричал он. — Боже правый, помню! И я отказал.
— Ты написал, что, следуя совету своего отца, не делаешь одолжений… родственникам, которые постоянно… жалуются.
— Я помню, — повторил граф, — помню, как написал это письмо.
Он обнял Одетту и торопливо произнес:
— Ты должна простить меня. Не тебе нужно стыдиться, а мне. Я был в гневе из-за проблем, которые доставили моему отцу родственники.
— Папа так никогда и не узнал, что мама писала тебе, но она была глубоко… обижена, и когда… ты назвался в Париже, я хотела… сделать тебе больно.
— А вместо этого сделала больно себе, — резонно заметил граф. — Любимая, и снова без судьбы не обошлось. Сам не ведая того, я возвратил долг твоему отцу.
— Почему ты дал ему эту стипендию?
— Я прочел его книгу и пришел к выводу, что это, безусловно, блестящая работа. Потом я сказал декану, что хочу дать стипендию любому, кто когда-то учился в Крайст Черч и может так писать. Мне прислали на прочтение несколько книг других авторов. Но ни один из них ни в каком отношении не мог сравниться с тем уровнем интеллекта и оригинальности, которыми обладает твой отец.
Одетта вскрикнула от радости.
— Но я объясню более подробно, почему написал то письмо, — продолжал граф. — Моего отца преследовали два родственника, ныне покойные. Одному из них отец имел неосторожность дать огромные деньги, которые тот промотал, ведя беспутный образ жизни; другой же, кузен отца, пытался шантажировать моего батюшку.
— Как ужасно! — прошептала Одетта.
— Это вывело его из себя, — закончил свою историю граф, — и поскольку он рассказал мне об этом, некоторое время я относился к родственникам с подозрением, особенно когда унаследовал титул и они принялись осаждать меня своими просьбами.
— Теперь я понимаю, — кивнула девушка. — Но мама обратилась только из-за того, что не могла больше видеть, как папа растрачивает себя в Эденхеме. Это придало ей храбрости написать тебе.