Мед его поцелуев
Шрифт:
Эмили услышала женский вскрик за спиной. Но не могла отвести от него взгляда. Он не был одет к обеду — нетрудно было догадаться, что он до сих пор не сменил одежду, в которой утром был на дуэли. Короткие бриджи подходили для верховой езды, но никак не для приема, а ботфорты были измазаны грязью, которая осыпалась на восточные ковры Элли.
Он выглядел Вильгельмом Завоевателем, пришедшим потребовать женщину, посмевшую ему отказать. Но Вильгельм и Матильда в конечном итоге любили друг друга, хотя легенды и утверждают, что он выпорол ее за отказ.
Эмили вздохнула и велела себе сосредоточиться на нем — на том, что она видела на лице Малкольма, а не на историях, которые приходили ей в голову. Его лицо было убедительнее любой истории — яростное, хмурое, слегка дикое, с покрасневшими от бессонной ночи глазами и темной щетиной на подбородке. Его взгляд был прикован к ней с того момента, как он переступил порог, словно он безошибочно знал, где она стоит, и мог отыскать ее, невзирая на все преграды.
Ее сердце оборвалось. Вся гостиная перестала существовать. Даже воздух исчез — она не могла дышать под ее взглядом, в котором светилось желание поглотить ее.
— Эмили, — прорычал он. — Пойдем домой.
Глава тридцать вторая
Домой. Это слово значило для него куда больше, чем Эмили думала раньше. Она привыкла к мысли о том, что может быть счастлива в любом месте, достаточно только столика для письма. Однако рядом с ним ей хотелось своих корней. Ей хотелось найти место, которое будет принадлежать только им. Но куда больше она хотела его самого.
Она едва не побежала к нему. Инстинкт говорил ей отправиться с ним домой, затащить в свою комнату и позволить любовной игре заменить все взаимные извинения.
Но ей требовалась уверенность в том, что в его глазах скрыта не только похоть.
Она резко вздохнула. И жестом подозвала дворецкого.
— Эшби, проводи лорда Карнэча в салон леди Фолкстон. Мы побеседуем после обеда, если вы намерены меня подождать.
Малкольм нахмурился. Она услышала смех Себастьяна и хихиканье Софронии, даже сэр Персиваль пробормотал нечто лестное. Но она не сводила глаз с лица Малкольма.
Он злился, да.
Но не считал себя побежденным.
— Я не намерен ждать, — ответил он.
Эмили вздернула подбородок.
— Вы ждали целую неделю — наверняка три часа не покажутся вам слишком долгими.
— Мне нужно лишь три минуты.
Фергюсон, наблюдавший за ними вблизи, захихикал.
— А я бы поставил на меньшее.
Какая-то женщина прыснула от смеха. Малкольм нахмурился сильнее.
— Три минуты без поддержки вашей прелестной аудитории.
— Наслаждайтесь, леди Карнэч, — сказала Элли, указывая на дверь. — Можете воспользоваться салоном напротив. Обед подождет три минуты.
Эмили чувствовала атмосферу гостиной и подозревала, что зрители готовы ждать куда дольше, поскольку обед обещал им внезапное развлечение. Она поморщилась:
— Что ж, хорошо. Три минуты. И если я не вернусь, посылайте отряд спасателей.
Она зашагала вперед. Пять футов, разделявшие их, казались ей непреодолимыми, но внезапно его рука обняла ее плечи и Малкольм пошел рядом с ней. Рука не была тяжелой, не чувствовалось злости и требовательности.
Для толпы он был лордом, который воспользовался своим правом. Но Эмили ощущала, что это прикосновение почти трепетное, словно он боится сломать ее плечи.
Ее решимость дала первые трещины. Начни он с напора Эмили хватило бы жесткости. Но мягкое поглаживание его пальцев угрожало ей сильнее любых нападок.
Салон оказался куда меньше гостиной, но не настолько уютным, как личная гостиная Элли, в которой встречались Музы Мейфэра. Комната была пуста, но в камине тепло перемигивались зажженные свечи. Элли не считалась с расходами на празднества и готовила все комнаты, даже когда не собиралась их использовать.
Эмили хотелось шагать, но она заставила себя замереть. Ей нужно было хранить рассудительность — и не позволить себе мольбы, — чтобы услышать от Малкольма нужные ей слова.
— Присядешь? — спросил он.
— Нет. Так что ты хотел сказать?
Он пробежался пальцами по волосам. Если на нем и была шляпа, Малкольм давно ее потерял, и темные пряди намокли во время дневного дождя. Он сцепил руки за головой, словно пытался ее не касаться. Эта поза, напряженные линии его рук и груди, его взгляд, который не отрывался от нее, лишь подчеркивали варварские страдания.
— Я сожалею, Эмили. Обо всем.
Эти слова ему пришлось протискивать сквозь сжатые зубы.
Она ждала.
И он ждал.
Она вздохнула.
— Это твое извинение?
Он уронил руки и скрестил их на груди.
— А разве не этого ты хотела? Не извинений?
— Так вот почему ты это сказал? Ты решил, что этого я и хочу?
— Я понятия не имею, чего ты хочешь, — ответил он. — Я думал, что знаю, когда мы были в Шотландии. Но ты изменилась.
Она рассмеялась, почти так же резко, как прозвучали его слова.
— Я не изменилась. Ты просто увидел во мне только то, что хотел увидеть.
— А ты разве не сделала то же? Увидела во мне забавную ручную собачонку, которая тебе приглянулась?
Смех Эмили был фальшивым, а вот фырканье вполне искренним.
— Ты не похож на собачку. С чего ты подобное взял?
— С того, что ты предпочла бы во мне увидеть. Я ждал у твоих ног, радуясь любому объедку, когда ты решала отвлечься от своей «переписки».
Он намеренно подчеркнул это слово. Эмили разозлилась.
— Это твои фантазии, не мои. Ты хотел, чтобы я была у твоих ног, ожидала свободной от парламента минутки, чтобы быстро потрахаться и снова ждать твоего возвращения.