Медь Химеры
Шрифт:
— Я колдунья! Я? Стыдно, Келвин! Герой твоего масштаба должен был бы соображать лучше. Ты слышал обо мне или о чем-то подобном мне. И, конечно, обо мне слышал твой отец. И он рассказал это тебе, хотя ты и думал, что он говорит глупости. И тебе он тоже это рассказывал, Кайан. В действительности я совсем не похожа на твою мать!
Она безумна, с дрожью в сердце подумал Келвин. Но в то же мгновение раздался другой голос. Этот голос был мужским, грубым и напоминал голоса самых здоровых и неотесанных мужиков.
— Мервания, тебе всегда нужно играть в глупые игры с нашей пищей?
— Конечно нужно,
— ГРРР-РРРААУ! — прорычал нечеловеческий голос.
Определенно, этот драконий рев доносился не из человеческой глотки! Его вибрации ранили уши Келвина.
— Тихо же, Грампус, — сказала Мервания, — ты знаешь, что на самом деле время кормления еще не пришло.
— ГРРР-РРРААУ!
— Да, да, я согласна. Нам придется показаться им. Но это должен быть сюрприз. Особенно для Келвина, который определенно сосредоточен на запретном влечении ко мне. Кайан думает о своей Лонни, а Джон о своей Шарлен и еще об одной по имени Занаан. Ах, этот непослушный, неразумный Джон! Только одна из них может быть твоей женой. Но ты, Келвин, ты думаешь обо мне, и это самое неразумное из всего… Да, о той ночи, когда ты сделал ее беременной. Но теперь она отяжелела и не выглядит так, как раньше, в то время как я могла бы…
Лицо Мервании исчезло из отверстия в стене так, словно бы его отпихнули в сторону. Его заменило лицо мужчины: медные брови и медный боевой шлем подчеркивали высокие скулы и выпуклый нависающий лоб. Он нахмурился и фыркнул носом на манер быка: «Мервания, они ведь даже не толстые!»
— Но ведь будет забавно, откармливать их, — сказал голос Мервании. — Если бы я смогла каким-то образом предстать так, как меня воображает Келвин, сладострастная, почти обнаженная, усердно угощающая его сочными гроздями винограда…
Будь проклято это чтение мыслей! И к черту его блуждающее сознание. Она была так дьявольски искусна в выделении как раз того, что ему так сильно хотелось подавить!
Мужское лицо исчезло. Раздался тяжелый хлопающий звук, как будто передвигалось что-то огромное и невидимое. Затем в отверстии показалось рыло дракона. У него была скорее медная, а не обычная золотая чешуя, и глаза, которые он устремил на них, были медными, такими же, как и его чешуя. Из ужасной пасти показался раздвоенный язык, завибрировал, а потом устремился к ним. С кончика языка капала слюна медно-красного цвета, а сам язык находился слишком близко, чтобы можно было чувствовать себя спокойно.
— Отец! Кайан! — закричал Келвин. Это вырвалось у него совершенно непроизвольно. Ему приходилось бывать очень близко к драконам с золотой чешуей, но он никогда не был при этом связан. Голова дракона отпрянула назад. Громкий женский смех наполнил его уши. Он не был милым и мелодичным, он был скорее язвительным.
«Это, должно быть, была иллюзия, — подумал Келвин. — Это, наверное, магия — колдовство. Здесь не может быть дракона! Не может быть так близко к человеческим существам! Он бы просто проглотил их. Даже чародей Затанас был не в состоянии хорошо
— Думаю, что я знаю, что это такое, — сказал его отец. — Помнишь, что я рассказывал тебе о греческой мифологии? Пом…
Его голос прервался. Келвин с ужасом увидел, что его отец беспомощно закатывает глаза, словно пораженный ударом. Магия, использованная Мерванией против него? Магия, использованная для того, чтобы он не мог говорить?
Медные сережки снова появились в амбразуре. Медные глаза, которые уже больше не казались такими человеческими, посмотрели на него.
— Ты совершенно прав, Келвин. Я действительно не дала твоему отцу договорить. Простой паралич, наложенный на его голосовые связки. Не годится ему портить твое удивление. Я бы с большим удовольствием разделила твое неразумное представление обо мне, о том, как я наклоняюсь к тебе, чтобы накормить какой-нибудь сластью, мои груди становятся более заметными, когда платье сползает с моего плеча, их контуры восхитительны — что в точности последует после этого, а?
Келвин в отчаянии подумал о том, что пытался сказать ему его отец. Греческие мифы, все перемешанные с историей и поэтому частично правдивые. Его отец рассказывал ему о таких существах, как гидра, огромный змей с девятью головами или может с семью; отруби ей одну голову, и вместо нее тут же вырастут две. Затем была еще Медуза, чудовищная женщина, чьи волосы были полны живых, шипящих змей, Почему все, о чем он думал, должно включать в себя змей?
— Думай же, Келвин, — дразнила его Мервания. — Думай, думай. Была еще и Цирцея, с которой Одиссей прохлаждался двадцать лет, прежде чем вернуться к своей жене. Там ведь был и пример для тебя! Интересно, будет ли бедная Хелн днем ткать ковер и распускать его по ночам, ожидая твоего возвращения?
— Думаю, я понял! — сказал Кайан. — Это…
Медные глаза посмотрели на его брата. Кайан задохнулся и замолк. Заклятье, такое же как змеиный взгляд? Почему, ну почему он не может подумать как следует!
— Можешь, можешь, Келвин, — ободряюще произнесла Мервания. — Тебе просто нужно постараться. Уже теплее, как ты обычно говорил в детской игре. Несколько голов. Да, это уже близко. Но помнишь ли ты о том определенном мифическом создании, которое вызывало у тебя самый больший страх? Я дам тебе подсказку, я подскажу тебе: но это не тезка твоей жены, Елена Троянская. — Она помолчала, грациозно наклонив голову. — О, извини меня. Твою жену назвали в честь ее отца, фигуры совершенно другого происхождения!
Он думал изо всех сил. Несколько голов. Троица? Что-то вроде этого. Но что-то греческое. Что-то легендарное. Что-то, что подействовало на его мальчишеское воображение и положило начало кошмару.
— Великий герой боролся с этим, Келвин. Но они всегда так делали в мире твоего отца. Один из нас навестил этот мир тогда, в дни детства человечества, и это источник легенды.
Келвин чувствовал себя так, словно он проваливается на экзамене. Он мог думать только о лице в амбразуре, о том, есть ли там под ним внизу какая-нибудь одежда, и о своих путах, о своем отце и брате.