Медичи

Мединг Оскар

Лоренцо благодарил, низко склоняясь к перилам, а толпа еще сильнее неистовствовала. Его бледное лицо подергивалось от сильного волнения, в глазах поблескивало гордое мужество, и он, выпрямляясь, повелительно протянул руку.

Рев моментально смолк, и воцарилась тишина.

Лоренцо не обладал ораторским талантом, но сегодня его голос звучал громко и ясно, и толпа, затаив дыхание, слушала его слова.

– Сограждане и друзья, благодарю вас, что вы пришли высказать мне ваше участие в это ужасное время, грозившее лишить свободы наше отечество, а у меня отнявшее дорогого брата.

– Смерть убийцам! – послышалось из толпы, но другие голоса остановили крики, и Лоренцо продолжал:

– Перед вами, друзья мои, и перед

Богом я обвиняю преступников, которые хотели из-за злобы и ненависти предательски убить меня, вместо открытой борьбы, которой я не боюсь. Я обвиняю их не потому что они были моими врагами, а потому, что они хотели погубить независимость республики. Страдания и радости мои и моих близких не имеют никакого значения, когда дело идет о могуществе, безопасности и достоинстве нашей республики. Я всем вам заявляю, что готов каждую минуту отказаться от положения, дарованного мне вашим доверием, если вы этого желаете и находите нужным для блага республики.

– Палле! Падле! – опять раздалось со всех сторон. – Да здравствует Лоренцо, истинный друг народа… смерть его врагам… они и наши враги…

Лоренцо поклонился, потом протянул руку, желая продолжить речь:

– Благодарю всех тех, кто охранял меня и спас мне жизнь, но теперь я прошу не мстить никому и ждать решения суда, так как даже законный гнев может отуманить голову и пасть на невинных. Остерегайтесь этого, мои друзья, чтобы не дать повода врагам республики жаловаться и нападать на нас. Коварная и кровавая борьба, которую преступная партия вела против нашего законодательства, печальна, но имела свою хорошую сторону – наши недоброжелатели свергнуты и осознали свое бессилие, а скрытый яд, подтачивающий здоровье республики, обезврежен и безопасен теперь для нас. Теперь мы должны строго соблюдать справедливость в наказании преступления и отличать заблуждающихся и увлеченных от действительно виновных, чтобы наши враги за границей, возбуждавшие зависть среди наших сограждан и побудившие их на преступление, не имели повода обвинить нас. Приберегите ваш благородный гнев и вашу ненависть для внешнего врага, который, может быть, скоро поднимется на нас. Тогда мы все докажем свету, что граждане Флоренции также умеют у себя дома защищать право и закон, как готовы, с оружием в руках, победоносно отразить врага, кто бы он ни был. Я ручаюсь вам, что виновные не избегнут наказания… Только помог бы нам Господь отразить вражеские войска, как помог избежать кинжала убийц!

Он поклонился на все стороны, Чеэаре Петруччи подошел к перилам, обнял его и крикнул толпе:

– Да здравствует Флорентийская республика и Лоренцо Медичи, первый ее гражданин!

Это приветствие с ликованием было встречено народом.

– Палле! Палле! Да здравствует Лоренцо!.. Да здравствуют Медичи!.. Да здравствует Петруччи, наш храбрый гонфалоньер! – слышалось со всех сторон, и крики не прекращались, даже когда Лоренцо ушел с балкона.

Среди бушующей толпы стоял монах-доминиканец в своей белой рясе, не заботясь о том, что в такой момент небезопасно показаться народу в монашеской одежде, но именно уверенное спокойствие его лица предохраняло его от подозрительности окружающих.

Когда при последних словах Лоренцо и на приветствие Петруччи раздались радостные крики, монах выпрямился и закричал ясным голосом:

– Да здравствует народ и его правда! Да здравствует свобода!

Находящиеся рядом повторили его слова, но их заглушили несмолкаемые крики «Палле! Палле!».

Доминиканец отвернулся, покачав головой, и с горечью проговорил:

– Они кричат об убийцах, но точно так же поступают со своими врагами. Они повторяют слово «свобода», но приветствуют своего властителя, который отмеряет им свободу по своей мерке. Истинной свободы он им не дает, но будет сражаться за владычество над ними против жадных и честолюбивых служителей выродившейся церкви, которые оскверняют храм убийством, но при

этом требуют рабского повиновения от народа, рожденного для свободы! Теперь они стремятся побороть светскую власть, но потом опять соединятся с ней, чтобы сообща готовить цепи народу. Ослепленный народ всегда одинаков, если независимая церковь не открывает ему глаза.

Надвинув капюшон на глаза, Джироламо Савонарола направился сквозь толпу к предместью. У ворот его остановил караул, который только что получил приказ от Козимо никого не пропускать. Пререкания солдат с монахом, которого те хотели арестовать, привлекли внимание Козимо.

– Стойте! – приказал он, взглянув на Савонаролу. – Этот почтенный брат вне всякого подозрения, он был гостем в доме Медичи и друг Лоренцо. Я ручаюсь за него. Идите своей дорогой, почтенный брат, сообщите в вашем монастыре обо всех этих печальных происшествиях и молитесь за наш город, на долю которого выпало такое тяжелое испытание.

Солдаты отступили, Савонарола наклонил голову и сказал:

– Я молюсь за всех, кто стремится к добру и исполняет все заповеди Спасителя с любовью, смирением и правдивостью.

Он снова надвинул капюшон и крупным шагом пошел по дороге.

Козимо повернул лошадь чтобы ехать к другим воротам, так как ему хотелось поскорее исполнить приказание Лоренцо и увидеть, наконец, Джованну, но вдруг услышал стук копыт. Солдаты двинулись вперед, чтобы задержать подъезжающих. Невдалеке показалась группа всадников. Впереди галопом скакала дама. Она остановила свою чудную лошадь перед копьями караула. На ней было легкое темно-синее шелковое платье, такой же колет облегал ее плечи, маленькая шляпа с перьями прикрывала черные волосы, замечательно красивое лицо разрумянилось от быстрой езды, а глаза гневно сверкали, когда она спросила, почему ей преграждают дорогу.

Козимо вскрикнул от удивления, узнав лицо и голос прелестной Лукреции, его спутницы из Флоренции в Рим. Вскоре подъехал и Пикколо на своей маленькой лошадке, а слуги приближались шагом, увидев, что их госпожа остановилась.

– Дать дорогу! – крикнул Козимо, поспешно подъезжая.

Солдаты отступили.

Лукреция вздрогнула, услышав голос Козимо, а когда он подъехал, румянец ее стал еще гуще и глаза радостно заблестели.

– Мне повезло, что вы первый, кого я встретила у ворот вашего родного города – воскликнула она, прежде чем Козимо успел что-нибудь сказать или спросить. – В какой тревоге я ехала последние часы! Взгляните на мою вздымленную лошадь, она едва стоит на ногах. На последнем привале я слышала, будто во Флоренции произошло что-то ужасное – что Медичи убиты, а также все их родные и друзья… Но я вижу вас, так близко стоящего к дому Медичи, здоровым и невредимым, отдающим приказания страже, значит, это известие было неверно?

– К сожалению, вы получили правильное известие, – сказал он, глядя в глаза прелестной Лукреции. – Лоренцо Медичи ранен, Джулиано заколот кинжалами подлых убийц, но опасность миновала, виновные наказаны или ждут суда, и несчастье, угрожавшее нашему отечеству, устранено.

– Слава Богу! – воскликнули Лукреция, горячо пожимая ему руку. – Было бы ужасно, если бы я опоздала!

– Опоздали? – удивленно спросил Козимо. – Что может у вас быть общего с этим коварным нападением и что привело вас во Флоренцию в это тяжелое время, когда я не могу даже вполне осознать радость встречи?

– А я, благородный Козимо, вдвойне чувствую эту радость, видя вас спасенным от опасности… о которой я приехала предупредить вас, – добавила она вполголоса.

– Предупредить меня?

– Вы знали, что я ваш друг, – возразила она с пламенным взглядом. – Разве мы не поклялись в дружбе? Истинных друзей видят в минуты опасности, а мое имя – Лукреция – было, надеюсь, для вас приятным воспоминанием.

– Иначе и быть не могло] Только грустно было, что свидание, на которое я надеялся в Риме, заставило себя так долго ждать.