Медитации хазарки
Шрифт:
— Прямо прешь ты на меня, — недовольно буркнула баба Фёкла. — Чего уговаривать-то? Пусть только этот охламон ей на глаза попадется, а дальше она сама заключение даст. Я-то ее раскусила, какая она есть такая вот.
Короче, село бурлило, люди угрызались, волновались и строили планы.
Ну, дающему человеку невдомек, насколько от него ждут подарков и сюрпризов, и чем готовы за это поделиться. Не то одариваемые — вот где страсти всегда кипят и суждения всякие возникают. Но Ясенева, да, посещала своих давних знакомых не только по соображениям отдать долг и не только по соображениям одолжиться у них. Права была Эмили Абрамовна — ее визиты диктовались проводимым расследованием, а на ностальгию и сентиментальность, коим она, правду сказать не чужда была, просто времени не хватало.
ВЛАДИМИР ЯРЦЕВ — ПЕВЕЦ И КОМПОЗИТОР
Был
В тот миг я, конечно, и подумать не могла, что в мое давно устоявшееся, даже спрессованное отшельничество врывается самая трогательная, самая щемящая в жизни встреча.
Звонил Фидель Сухонос, главный редактор Днепропетровской телерадиокомпании. По несколько возбужденному его тону чувствовалось, что он еще в студии, и, видимо, не остыл после пребывания в прямом эфире, продолжая с кем-то обсуждать то, как прошла передача, — в трубке слышался характерный для командной работы гул голосов.
После нескольких вежливых вопросов он примолк, и я поняла, что Фидель собирается сказать мне что-то важное. Я, пожалуй, лучше других понимала, насколько он горазд повернуть все и всех в пользу своих дел. К счастью, — мне позволительно дать такую оценку, так как я на том училась жить по-новому, — подобный тип людей уже был в опыте моего общения, и они мне скорее нравились, чем раздражали. Итак, я знала, что для него не характерно делать паузы в разговоре, ибо недостатка в требуемых словах он никогда не испытывает, значит, это — элемент тактики. Мне не всегда по душе долгие игры и я иногда предпочитаю действовать с опережением. Сейчас как раз выпал тот случай — мне приятно было его слышать.
— А вы как? — спросила искренне, выслушав его вопросы и удовлетворив их менее формальными, все же я — человек несколько иной формации, ответами. — Что у вас нового?
— Как вы смотрите на то, чтобы поработать на «Борисфен?», — вместо ответа снова спросил он. А что я говорила? — никто лучше меня не видит насквозь достойного преемника одного моего знакомого писателя, очень знаменитого по причине этой самой черты его характера. Фидель, пожалуй, тоже достигнет многого, — с энтузиазмом подумала я, как будто мне от этого могла быть какая-то польза. — Вы сейчас располагаете свободным временем и соответствующим настроением? — между тем уточнил Фидель.
— Взять хотя бы то, что меня интересует, к чему вы клоните. Это уже немало, — дипломатично ответила я.
— Передо мной сидит замечательный человек, герой только что прошедшей в эфире программы. Надо бы о нем написать хорошую статью. Как вы умеете, — подмазался он под конец. — Вы знакомы с Ярцевым?
Вопрос решился быстро, и я записала на чистом листе бумаги домашний телефон Владимира Ивановича. Знакома я с ним не была, но в моей телефонной книге его реквизиты были, правда, как я тут же убедилась, устаревшие. Кто мне их дал, вспомнить трудно. Но знаю, что тогда речь шла о композиторе, который пишет много песен, охотно сотрудничает с днепропетровскими авторами. Это было в пору, когда я выпускала свои первые поэтические сборники и просто бредила услышать их в песнях. Но — тут же предупреждали меня — попасть к нему трудно, он много работает, разъезжает, словом, очень занят. О том, что Владимир Иванович композитор по призванию, а не по основной деятельности мне сказать даже не заикнулись, а слово «композитор» у меня по распространенному заблуждению плотно ассоциировало с богемой, чуждым мне миром завышенных самооценок и всяческих выкрутасов в характере, как то: кичливостью, высокомерием и дутым величием. Правда, большинство утомленных талантом гениев, которых не трудно встретить фланирующими по жизни тут и там, мучаются непониманием со стороны общества, тотальным бескультурьем, убивающим их признание на корню. А тут случай был не такой —
Теперь же, подумала я, мне от композиторов, слава Богу, ничего не нужно — прежние настроения прошли, уступив место более серьезным желаниям. Поэтому по истечению нескольких дней, в течение которых его номер телефона находился у меня под рукой и я, по своему обыкновению, долго созревала для новой работы, позвонила Владимиру Ивановичу. Понимаю, насколько банально звучит фраза: «Мне ответил на удивление приятный голос», но не могу заменить ее другой, потому что именно так и произошло. Я все объясню: поразила мягкая его доброжелательность, быстрая и безошибочная реакция на собеседника, непринужденная манера ведения разговора — все те неуловимые признаки, которые свидетельствуют о высокой интеллигентности человека и которые неискушенными людьми зачастую воспринимаются как простота. Не только в словах, но и в интонациях сквозила недюжинная воля, впрочем, вовсе не вампировского пошиба, просто мой собеседник умел настоять на своем. Что-то было не так, шло вразрез с моими предыдущими представлениями, заставляло преодолевать невольно возникшую когда-то предвзятость.
Владимир Иванович сначала откровенно опешил от предложения встретиться у меня дома, так как я, во-первых, редко выхожу по делам, а во-вторых, живу в центре города, куда удобно добираться, и все-таки сумел убедить меня, что лучше приехать к нему. Я еще несколько дней преодолевала лень, а затем — с волнением перед путешествием на дальний массив (засиделась дома) — поехала.
В тот день все казалось прекрасным — бывает у космоса состояние, которое преломляется во мне так, а не иначе. Правда, я села не в тот автобус и ехала до нужной остановки, как Бармалей, — в обход. Но квартиру по четкому описанию моего будущего героя нашла сразу. Озадаченная самой поездкой, я не успела даже разволноваться перед встречей и как-то настроиться на нее. Поэтому, когда дверь открыл поразительно красивый мужчина — несколько ниже ростом, чем я ожидала, — я вдруг почувствовала себя, что называется, в своей тарелке, как будто давно привыкла заскакивать сюда на минуточку. Хотя многие поймут, что в этом была немалая роль радушия, которое он излучал. Нет, и по виду Владимир Иванович не подпадал под мое определение богемы, в нем с первого взгляда чувствовался, во-первых, увлеченный своим делом человек, а во-вторых, — труженик. А это было уже то, перед чем я преклоняюсь, не стесняясь признаваться.
Из кухни выглянула жена.
— Любовь Борисовна, — отрекомендовалась я ей, оглядываясь, куда бы пристроить свой полушубок.
— Галина Михайловна, — ответила она и скрылась.
Мы прошли в маленькую комнату, служащую Владимиру Ивановичу творческой мастерской. Прямо напротив двери располагалось окно, выходящее во двор, рисующее взгляду деревья на фоне неба. Для меня всегда много значит, что я вижу в окне, — привычка человека, выросшего в девственной чистоте села, где нет серых монстров «высоток», закрывающих от взора естественную среду, пышущих жаром летом и промозглых от холода зимой, а круглый год — одинаково неряшливых и грязных. Но здесь как раз было все в порядке. Слева от двери располагался диван, а ближе к окну — телевизор. Место справа занимал музыкальный центр, впервые мною виденный, подключенный многими проводами к жмущемуся в углу компьютеру. Комната хранила дух хозяина, не допускающего вторжения в свое святая святых усердствующих в уборке лиц.
Рядом с рабочим креслом Владимира Ивановича, пододвинутым сейчас к пульту музыкального центра, находился предмет мебели, напоминающий сервировочный столик на колесиках. На верхней его столешнице стояла чайная чашка. На нижней же было организовано спальное место для здоровенного, обаятельного кота, — явного любимца домочадцев. Очевидно, он не был выхолощен и не утратил способности живо реагировать на состояние космоса, только в прямо противоположном мне порядке. Его взгляды, бросаемые в мою сторону, не оставляли сомнений, что он не желал делить своего хозяина ни с кем. Он, наверное, не догадывался, что я сама с детства обожаю котов, хотя, при их нехитрых потребностях — поесть, поспать и всласть помяукать ночью на крыше, — непонятно, за что.