Медиум
Шрифт:
– Тогда что ты тут стоишь? Иди своей дорогой.
– Прошу простить меня, милостивый господин, но я посоветовал бы вам Подождать. В это время лха бывает коварен.
– Не болтай глупостей. Чего бояться? Солнце стоит высоко, небо чистое.
Чонг с сомнением посмотрел вверх.
– Это-то и плохо. Солнце растапливает снег на вершинах, он делается рыхлым и непрочным. Иногда он скатывается вниз.
В глазах женщины мелькнуло беспокойство. Кахбун, заметив это, едва не зарычал от ярости.
– Ах ты, урод! Может, ты вовсе не буддист, а Черный маг?
Его рука потянулась к мечу, висевшему на поясе. Чонг незаметно подобрался, чуть развернувшись боком и спружинив ноги, чтобы в случае чего мгновенно прыгнуть… .
– Дядя,
– Я действительно ещё не монах. Я послушник Вгорной общине Лха-Кханга.
– Я о такой не слышала…
– Она расположена высоко в горах – спокойно ответил Чонг, не выпуская, однако, Кахбуна из поля зрения. – Путь туда очень труден, и добраться можно только пешком. Ни лошадь, ни повозка не пройдут.
Кахбун-Везунчик пришпорил коня (монеты на сбруе резко звякнули) и бросил через плечо:
– Гхури, гони этого оборванца. Как бы беду не на кликал.
– Слушаюсь, господин.
Угрюмый возница взмахнул кнутом, метя в голову Чонга. Тот сделал неуловимое движение в сторону, но удара не последовало: парнишка, сидевший рядом, обладатель длинных черных кудрей, перехватил руку с кнутом. Возница метнул злобный взгляд. Юноша, однако, не отпустил руку и глаза не отвел.
– Не стоит показывать силу на безоружном. Тем более этот человек служит Будде. Прости, монах. Спасибо за предупреждение… Но купец не будет купцом, если не станет спешить туда, где ждут его товар.
Чонг посмотрел ему в глаза. «Может быть, даст Бог, я смогу отплатить ему добром за добро, – подумал он. – А если в этой жизни нам не доведется встретиться… Что ж, я буду молиться, чтобы счастье сопутствовало ему в дороге».
Минуту спустя он уже шел вверх по тропе, закинув за плечи холщовую котомку и опираясь на крепкую суковатую палку. Он мог бы обойтись и без нее, молодые ноги трудно было утомить привычной ходьбой, но мало ли где могла пригодиться палка…
Амида Будда запретил им носить меч. Запретил отнимать жизнь у того, кому она была дарована свыше но, вероятно, Всемилостивый при всей его прозорливости не мог предвидеть, сколько опасностей и невзгод будет ожидать его служителей во время их странствий.
Таши-Галла был мудр. И в мудрости своей не давал пощады несчастным ученикам. Чонг и его названые братья чувствовали, будто на каждую ногу кто-то повесил незримый, но тяжеленный камень. Онемевшие руки отваливались от тела, на котором во время занятий не оставалось живого места… Но – постепенно, далеко не сразу, они привыкли. Натруженные загрубевшие ладони легко, будто пушинку, вращали тяжелый посох – единственное доступное им оружие, тело не ощущало ударов, где-то внизу, в центре живота, рождалась невиданная сила, закипающая, словно в огромном чане, не знающая преград. Не сразу они и поверили в эту самую силу, которая живет в человеке, но поди об этом догадайся. У учителя были узкие плечи и худые руки. Джелгун, здоровенный розовощекий монах-геше, с которым Чонг долгое время делил келью, смотрел поначалу недоверчивее всех. С высоты его роста, гигантского по местным меркам, Таши-Галла казался маленьким и тщедушным. К тому же Чонг знал, что отец Джелгуна, пастух Алла-Кабиб, был первым силачом в деревне и первым любителем хмельного ячменного напитка. Кулаки его были размером с голову среднего человека, и однажды он в одиночку разогнал шайку разбойников, которые задумали украсть овец. Разбойники были известны на всю округу своей свирепостью и изворотливостью, и даже правительственный отряд, присланный из Кантуна, вернулся спустя несколько недель ни с чем.
Сын был под стать отцу – плечистый, с могучими руками и необъятными грудными мышцами. Умишком вот только, жаль, слабоват. Очень уж любил похвастаться удалью. Однажды, пока Чонга не было, он вошел в келью, а вход загородил громадным камнем. Как ни старался Чонг попасть домой, но камень отодвинуть не сумел. В конце концов он в бессильной ярости пнул его ногой, сел на землю и заплакал..,
Горы черными громадами равнодушно взирали с заоблачных высот, и Чонг самому себе казался крошечным и жалким, будто муравей, застрявший в капельке смолы. Холод пробирал до костей, откуда-то доносился звериный вой. Наверное, волк… «Ну и пусть, – отчаянно подумал Чонг. – Пусть он придет и сожрет меня».
Может быть, он и сумел бы защититься и прогнать хищника. Он хорошо владел техникой посоха, вот только «Облачная ладонь» никак не желала даваться, даже после долгих и мучительных тренировок. Но Чонг также знал, что в бою техника значит далеко не все: необходим настрой, концентрация всей воли – то, чего сейчас как раз и не было… То, без чего боец не боец, а наполовину покойник. Не так давно ему пришлось драться против двух здоровенных мохнатых собак, накинувшихся на него, очевидно приняв за разбойника. А скорее всего их науськал богатый хозяин, решив проучить послушника-попрошайку…
Прекрасно натасканные тибетские волкодавы бросились одновременно, с двух сторон, обнажив влажиые белые клыки. Чонг ощутил их горячее дыхание у своего лица и едва успел откатиться вбок. Правое плечо тут же сделалось мокрым и горячим, будто прикоснулось к раскаленному железу. Пес сумел-таки достать когтями, но тут же взвыл и завертелся волчком на земле: палка ужалила его в болевую точку на животе. Едва Чонг успел вскочить на ноги, как другая собака вцепилась сзади в шею. Спасла только грубая домотканая одежда: страшные клыки, не успев сомкнуться, скользнули вниз. Чонг уже ничего не видел. Только глубоко спрятанный животный инстинкт вдруг прорвался наружу и помог ему крутануться вокруг оси (этому приему Таши-Галла не учил, он возник сам собой), ткнуть пса палкой в ухо и тут же другим концом нанести мощный удар в пах, после которого уже не встают.
Передышка была совсем короткой: Чонг успел лишь кое-как занять боевую позицию: невысокий юноша, не отличающийся богатырским сложением, окровавленный, с бледным неподвижным лицом и палкой в – вытянутых руках, – и огромный волкодав, натасканный на человеческую кровь, сморщив нос, демонстрирует с рычанием свои клыки размером с человеческий указательный палец… '
Если бы он снова напал, Чонг бы, наверное, не удержался. Глаза застилал туман, ватные ноги отказывались служить, раненые плечо и шею будто опустили в жидкий огонь… Нет, он бы нипочем не удержался. Но собака, поглядывая искоса на неподвижно лежавшего собрата, не стала нападать. Порыкивая, пятясь, припадая на задние лапы, она вдруг развернулась и бросилась в позорное бегство. И только тогда из-за изгороди на дорогу неуклюже выскочил хозяин и долго кричал что-то вслед Чонгу, грозя кулаком, а пес чуть ли не ползком нырнул ему за спину и там притих, словно описавшийся щенок.
Теперь же где-то в скалах неподалеку выл волк, подставив морду луне, а Чонг-по, отбросив свою палку, сидел на земле, уткнувшись лицом в колени. Что, интересно, скажет Таши-Галла, когда утром найдет его, растерзанного, несчастного, уже оледеневшего? Шевельнется ли в душе жалость? Джелгун испугается, затрясется, станет оправдываться… «Я же только хотел пошутить! Я вовсе не желал ему зла!»
Не желал… Но разве меньше от этого станет зло? Да и зависит ли оно вообще от наших желаний?
Чонг невольно вздрогнул, когда почувствовал какую-то тяжесть на плече. Подумалось: как, уже? Но это был не волк. Старый Таши-Галла сидел рядом, подобрав под себя ноги. Длинная одежда складками ниспадала вниз и расстилалась по земле, делая фигуру учители похожей на старинный колокол. Таши-Галла улыбался сочувственно и немного грустно. Ладонь его была теплой, и Чонг, решив, что его сейчас будут утешать, словно маленького, вдруг разозлился.