Медленный яд
Шрифт:
Присаживаюсь на лавку, вытягивая ноги в кедах — жарко, хочется пить, а в машине ни капли воды. Солнце припекает макушку, и пока идут гудки, я пялюсь в небо, на проплывающие мимо облака.
— Да, — недовольно отвечает женщина. В моем голосе похожие интонации.
— Здравствуйте, это Саша, — все-таки, она мать Митьки, и тыкать ей неудобно, — я приехала в дом, но попасть не могу.
— Я замки поменяла, — слышу спокойный ответ.
— Мне нужно вещи Кирилла увезти.
— Я на следующей неделе буду там в среду или четверг, приготовлю вещи и скажу, когда их можно будет забрать, — и не прощаясь,
Вот ты и показала свое истинное лицо, мегера. Точно ей пиджаки Кирилла или старый чемодан с документами так нужны. И что, я так просто уеду отсюда?
Поднимаюсь, оглядываясь, и усмехаюсь: на втором этаже неплотно прикрыто окно. Хорошо, что дом не на сигнализации. От дуновения ветра раздается мерный стук, и я слежу за движением створки, раздумывая. Залезть? Лестницы нет, все инструменты спрятаны в гараже, а попасть в него я могу только через дом. Рядом растет крепкая яблоня, но ветки, что касаются крыши над окном, слишком тонкие и ненадежные. Меня они могут не выдержать…
На секунду трусливо думаю, — может, лучше дождаться Ульяну? Если сейчас она приедет сюда и застукает меня, забирающуюся в дом, то… что?
Что она мне сделает? Развопится?
Уже не страшно. По документам, я имею точно такое же право на наследство, как и она.
Но после моего звонка она может проявить интерес к вещам Кирилла. Не важно, есть ли там что-то подозрительное, или нет, в любом случае, я не хочу, чтобы ее руки касались того, что им не положено.
— С Богом…
Цепляюсь руками за ближайший сук и карабкаюсь по стволу, с трудом подтягивая тело вверх. Высота небольшая, но я помню, как больно лететь с дерева вниз спиной — неприятное воспоминание из детства отдается фантомной болью в копчике.
Физическая подготовка у меня никакая, но я задаюсь целью, и двигаюсь выше, пока не достигаю нужной ветки. Она кажется подозрительно тонкой, неспособной выдержать мой вес, и каждый шаг в сторону окна — это преодоление собственного страха. Когда до цели остается совсем немного, дерево под ногами предательски трещит, склоняясь чуть ниже, и если бы не соседняя ветка, за которую я стремительно хватаюсь ладонью…
Не смотреть вниз, не смотреть.
Последние шаги почти не помню — быстро-быстро перебираю ногами и прыгаю вперед, в окно, больно ударяясь низом живота и коленями об стену. За спиной хрустит и падает вниз та самая ветка, отрезая обратный путь к дереву.
Подтягиваюсь на трясущихся руках и проваливаюсь внутрь комнаты.
Перекатываюсь с живота на спину, пытаясь отдышаться, — это действительно только что я забиралась сюда, точно ниндзя? Не верю.
Надо заниматься спортом, — пальцы по привычке я берегу, вот и сил в них не так много, оттого сейчас неприятно сводит ладони.
Комната Кирилла забита вещами. Через неделю после похорон я привезла сюда все, что напоминало мне о нем — одежду, личные вещи, фотографии. Смотреть на них оказалось невыносимо больно, а в однушке, какой бы просторной она не была, его вещи оказывались на каждом углу.
Разглядываю комнату, не зная, с чего начать. Папки с документами, которые в прошлый раз разгребал Митя, откладываю в сторону — их я заберу с собой прямо сейчас. Дальше планомерно начинаю перекладывать вещи, залезая в каждый карман. Пиджаки еще хранят запах его духов, и сердце щемит от боли, когда я утыкаюсь в плотную ткань носом.
— Прости, Кирилл, что сомневаюсь в тебе, — бормочу, перекладывая одежду из стопки в стопку.
В конце концов, мой улов оказывается не таким большим: несколько чеков, пять купюр, жвачка, визитки и брелок с ключами. Незнакомые, они точно не подходят ни к одной из известных мне дверей. Засовываю их в задний карман, решая, что пора ехать — осталось еще три чемодана и несколько пакетов, но до них доберусь в следующий раз. Скоро начнет темнеть, и оставаться одной в этом доме, полном воспоминаний, неприятно.
Наружу выбираюсь тем же способом, — через окно. Осматриваюсь, прежде чем сигануть вниз, но с этой стороны дома соседи меня не видят. Сначала скидываю папки, а потом и сама лечу вниз, больно приземляясь на пятки.
Шиплю, подпрыгивая в попытках избавиться от неприятного ощущения. Прежде чем уйти, оттаскиваю сломанную ветку в дальний угол участка: чем меньше следов моего пребывания, тем лучше.
Обратную дорогу меня занимает только одно: что за ключи лежали в его кармане? На офисные не похожи, скорее от квартиры. Турецкий синий брелок с глазом выглядит неуместно ярко, и я кручу в одной руке прохладную стекляшку, то и дело прижимая ее к губам.
— Ну и где же наш очаг, нарисованный на стене?*
Но я не Буратино, да и ключ совсем не золотой. Последняя надежда на документы, может там найдется найти подсказку — договор, адрес, хоть что-то.
Еще два часа провожу за тем, чтобы разложить все бумаги по разным папкам, только подсказки так и не нахожу. Разочарованная, ложусь спать с тяжелыми мыслями и таращусь в потолок.
Квартира для свиданий? Я в это верю? Тогда что еще, если не она? Тогда как давно это было и с кем?
Явно не с пьющей сестрицей. Если в свои семнадцать лет она и могла привлечь внимание моего мужа, то сейчас — только жалость. Кирилл знал о ее проблеме, и даже порывался найти лечебницу, но все бестолку. От нас помощи Лиза не принимала, и мне очень хочется ошибаться в причинах подобного отношения.
Мечусь по кровати без сна, то взбивая подушку, то скидывая одеяло, пытаясь найти уголок, где будет прохладно. И когда в первом часу ночи звонит телефон, спешно хватаю его, даже не разбирая имени звонившего.
— Саша, — кричит в трубку Ульяна, — дом горит!
Глава 11. Александра
Запах горелого заполняет легкие.
Мы стоим втроем, наблюдая, как догорает дом, — рядом суетятся пожарники, позади шепчутся соседи, то и дело охая. Пепел медленно оседает серыми снежинками, пачкая одежду.
Когда дом затянуло огнем, соседи позвонили сначала Ульяне, и только потом — пожарным. Ее привез Митя, я подтянулась следом, но к нашему приезду тушить практически нечего.
Горелый остов высится над нами, как черный монстр, и мне жутко.
— Замыкание, наверное, — говорит женщина в теплой куртке поверх ночной рубашки.
— Или поджог, — шепчет вторая, лет сорока пяти. Они живут где-то вначале поселка, там, где дома поскромнее, и люди — попроще. Я внимательно наблюдаю за ними, пытаясь понять, что происходит.