Медноголовый
Шрифт:
— Что же, Адам, предлагаешь нам сдаться без боя?
— Мы заслужили, чтобы быть наказанными. — сказал Адам, — Мы спустили с привязи зло, и оно осквернило нас. Я сам тому был сегодня свидетелем.
Он замолчал. Джулия, предположившая, что Адам видел в течение дня какое-то особенно ужасное ранение или страшную смерть, из деликатности тоже хранила молчание. Наконец, Адам заговорил. Он рассказал о том, как увидел раба, как мысленно завиноватил в этой войне всех чернокожих, и о том, какой стыд испытал, одумавшись.
— Война будит в нас всё самое худшее. Лопаются нити, связывающие нас с Господом, и мы дрейфуем без руля и ветрил, влекомые рекой зла в ад.
Джулия подняла бровь:
— То есть, ты считаешь, что Юг заслужил проигрыша в войне только потому, что ты плохо подумал о каком-то рабе?
— Америка — единая страна, вот как я считаю.
— Звучит, на мой взгляд, так, — произнесла Джулия, пытаясь справиться с поднимающейся в её душе волной гнева, — будто ты сражаешься не на той стороне.
— Может быть. — пробормотал Адам, но не настолько тихо, чтобы его слова скрыл от Джулии шум дождя.
— Тогда ты должен ехать на Север. — холодно рассудила Джулия.
— Должен ли? — слабо вопросил Адам, словно и вправду просил у Джулии совета.
— Надо сражаться за то, во что веришь. — убеждённо сказала она.
Адам кивнул и, помявшись, спросил:
— А ты?
Джулия посмотрела на него, словно видела в первый раз. Салли Труслоу в разговоре с ней обмолвилась, что мужчины, как бы ни пыжились, на деле беспомощны, словно слепые котята. Тогда высказывание показалось Джулии нелепым, но сейчас…
— А что я?
— Ты готова оставить Юг?
— Ты зовёшь меня с собой, Адам?
Джулия затаила дыхание. По сути, она подсказывала Адаму ответ. Предложи он ей в эту минуту руку и сердце, она, не задумываясь, пошла бы за ним на край света, ибо великие чувства надо доказывать великими жертвами. Джулия подсознательно жаждала любви, сокровенной и непостижимой, как церковные таинства, но при этом яростной и неистовой, как беснующаяся над столицей Виргинии буря. Адам её ожиданий не оправдал, на диво твёрдо сказав:
— Я хочу, что ты сделала то, что велят тебе сердце и совесть.
— Что ж, моё сердце принадлежит Виргинии, — ледяным тоном подвела итог Джулия, — А, следуя велениям совести, я, пожалуй, всё же пойду в госпиталь сестрой милосердия. Мама будет недовольна, но я настою на своём. Ты не будешь возражать против того, чтобы я стала медсестрой?
— Нет. — помотал головой Адам с потерянным видом, похожий сейчас на заблудившегося в чужих краях странника, одинокого и бесприютного.
От необходимости говорить что-либо ещё Фальконера избавил преподобный Гордон. Выглянув на веранду через приоткрытую дверь, отец Джулии пробурчал с лёгким укором:
— Я уж начал бояться, что вас смыло.
Миссис Гордон сочла бы неприличным то, что молодая пара уединилась на веранде, но её муж смотрел на жизнь проще.
— Не смыло, отец. — ответила Джулия, — Просто любуемся бурей.
— «…И подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне» — процитировал Евангелие от Матфея преподобный.
— «Не мир пришёл я принести, — вспомнила другие строки того же евангелиста Джулия, — но меч.»
Говоря, она не сводила глаз с Фальконера. Адам же, взирая на сполохи молний, думал о клочках бумаги, плавающих в придорожной канаве. Да, он встал на путь измены, но это был также путь мира. Путь, который принесёт победу северянам и в конце концов соединит всё, что распалось.
Завтра.
Раскисшая земля исходила паром в лучах утреннего солнца. Наступление должно было начаться ещё два часа назад, и предполагалось, что к этому часу янки уже будут сброшены в болота Уайт-Оук-Суомп, однако на всех трёх дорогах, ведущих с позиций южан к врагу, царили тишь да гладь.
Эти три дороги Джонстон намеревался использовать по плану, чтобы вонзить смертельный трезубец дивизий Хилла, Хьюджера и Лонгстрита в сердце южной группировки северян. Первым по центральной Вильямсбург-Сейдж-роуд должен был выдвинуться Хилл, нанеся удар по засевшим у станции Фейр-Оук янки. Те, по замыслу Джонстона, для отражения атаки начали бы подтягивать соседние части, и в этот-то момент на них с севера налетели бы бойцы Лонгстрита, а с юга — Хьюджера. Хиллу не имело смысла начинать, пока от фланговых дивизий не придёт подтверждение того, что они выступили из лагерей под Ричмондом: Лонгстрит — по тракту Найн-Майл-роуд у Олд-Тэверн, а Хьюджер — по Чарлз-Сити-роуд мимо Уайт-Тэверн.
Только вот незадача, на обеих дорогах не было ни души. Покой оставленных ночным ненастьем луж тревожил лишь ветер. Из-за его порывов (давным-давно рассеявших рассветный туман, на который возлагал столько надежд генерал Джонстон) янки так и не осмелились поднять два воздушных шара с наблюдателями.
Джонстон послал адъютантов искать пропавшие дивизии.
— Отыщите их и выясните, в чём дело! — напутствовал офицеров генерал.
Первым вернулся адъютант, ездивший к Хьюджеру, и доложил, что застал генерала в постели.
— Где? — опешил Джонстон.
— В постели, сэр. Он спал. И весь его штаб тоже.
— В постели?! А приказ? Они, что, не получили приказ?
Адъютант, приятельствовавший с Адамом, замялся, не желая подводить товарища под монастырь.
— Ну? — грозно осведомился Джонстон, — Получали или нет?
— Начальник штаба сказал, что приказа о наступлении они не получали, сэр. — промямлил адъютант, виновато косясь на Адама.
— Чёрт бы их подрал! — выругался Джонстон, — Мортон, вы послали Хьюджеру пакет с приказами?
— Да, сэр. Майор Фальконер отвёз. Вот расписка о получении с подписью Хьюджера.
Джонстон недоумённо воззрился на протянутый листок:
— Что же Хьюджер, проспал, что ли?
— По-видимому, сэр.
Ноздри Джонстона раздувались от ярости.
— Допустим, этот проспал. Лонгстрит где? — прорычал он.
— Ищем, сэр. — доложил Мортон.
Адъютант, посланный на дорогу Найн-Майл-роуд, будто растворился в воздухе вслед за дивизией Лонгстрита.
— Ради всего святого! — взревел Джонстон, — Найдите же мне мою проклятую армию!!!