Медные люди
Шрифт:
* * *
Мучительно поднялся на колени, затем, опираясь на руки, сел. Огляделся, похлопал руками вокруг себя. Опустил руку в карман. Долго держал ее там. Вынул, стал рассматривать ладонь. Порыв ветра забросал его снегом. Он поежился. Запустил руку во внутренний карман. Все так же, не веря себе, вытащил бутылку. Она была цела, и в ней еще что–то было. Он выпил. Скривился, закашлялся. Выпил еще. Рядом зажглись огни тихо подъехавшего «уазика». Оттуда вышли двое. Тому, что подошел ближе, он улыбнулся. И спросил:
— Закурить
— Когда вы только накуритесь! — гоготнул тот, что остался у машины. Тот, что ближе и моложе, спросил вежливо:
— Много сегодня выпили, молодой человек?
Он вдруг рассмеялся. Молодой пожал плечами и распахнул задние дверцы. Леша опомнился:
— Да мужики, меня ограбили только что!
— Садимся, садимся, — его уже крепко держали под локоть.
— Да у меня дочка, — и он рванулся к обрыву, молодой повис на нем, сразу зверея, оба покатились вниз, — родилась!
* * *
Наверху зафыркал «уазик». Лучи фар перепрыгнули шоссе, подпрыгнули снова, пропали — «уазик» рванул в объезд, к развязке.
Милиционер лежал под ним. Неподвижно. Лицо его чернело в темноте. Алексей мазнул по лицу пальцем. На пальце оказалась кровь.
«Уазик» вывернул из–за поворота и понесся к ним.
Алексей неумело вцепился в кобуру на поясе сержанта, начал, обрывая ногти, расстегивать ее. Ничего не получалось.
«Уазик» взревел.
Он вырвал пистолет из кобуры, вытянул руку в сторону шоссе и выстрелил. Пистолет вырвался из руки и оглушительно грохнулся о мерзлый асфальт. Он схватил его двумя руками и выстрелил опять, и опять выронил. И снова подобрал.
Третий выстрел. В ревущем «уазике» посыпалось стекло, он визгнул, крутнулся на шоссе и завалился, грохоча, в кювет.
Леша сидел, обхватив голову руками. В правой руке был пистолет.
* * *
Тяжелое дыхание беглеца. Высокие холодные фонари. Дворы многоэтажек. Детские городки — страшные, высокие, пустые. Запорошенные снегом иномарки. Скользкая дорога. Он видит таксофон, бросается к нему. Задрав полу пуховика, вытаскивает из кармашка джинсов телефонный жетон. Набирает номер. Пистолет мешает ему. Он замечает это и небрежно сует пистолет в карман. Пока идут гудки, он приплясывает.
— Да, — вкусный тенор в трубке.
— Дима! Але, Дима! Это Алексей!
— А, Алексей, Алешенька, сынок! Ты откуда?
— Хрен знает. Ты меня ждешь еще?
— Ждал… — тянет собеседник. — Как Жанна?
— Родила, как…
— Поздравляю, старик, поздравляю! От тебя? — покровительственный смешок в трубке.
Страдальчески улыбаясь, Леша шутит в ответ:
— Да надеюсь!
— Как назва…
— Слушай, Дима, ты мне скажи, как к тебе попасть!
— Что?
— Как до тебя добраться?
— Ты пьяный, что ли?
— При чем тут пьяный! Я на улице! Дима! Я вляпался! Слушай, как до тебя дойти, а? Я замерзаю уже!
— Слушай, Леш, у меня тут планы немного переменились…
— Да блин, кого волнуют твои планы! У меня пистолет! Ты выйди, встреть меня где–нибудь, только…
— Слушай, перезвони попозже, а?
— Да у меня жетонов…
— Старик, мне тут в дверь звонят, перезвони попозже!
Короткие гудки.
— Да ёб твою мать! — выразительно говорит Леша. И всхлипывает. И смотрит в небо. В небе много звезд.
* * *
Стены домов. Номера, названия улиц. Все не то. Железные двери подъездов. Закрыты. Все. Подряд. Улицы пусты.
За спиной Алексея — шум голосов. Он вздрагивает, пытается не обернуться. Замер на месте. Поддатая компания проходит мимо него. Наступает тишина.
И в тишине слышно, как скрежещет дверь подъезда в доме на той стороне пустыря — там, откуда эта компания вышла. И гулко хлопает на ветру.
Алексей бежит через пустырь, проваливаясь в сугробы. Хватается за ручку двери и обжигается, отдергивает руку. Дуя на руку, заходит внутрь… и аккуратно закрывает дверь за собой. Щелкает язычок замка.
Он сидит на площадке, возле батареи. Его трясет. Пуховик порван и грязен. Волосы слиплись. Уши начинают отходить от мороза.
Он хватается за уши руками и тихонько воет, раскачиваясь, как будто молится. Постепенно вой становится громче.
* * *
Лязг железной двери секции — и новая порция поддатых людей обоего пола, примерно его ровесников, выходит, шумя, на площадку, к лифту. Алексей замолкает. Компания смотрит на него. Он — на компанию. Меньше всех ему нравится тот, который без верхней одежды — в рубашечке и галстуке от Армани. Вероятно, хозяин. Ему Алексей не нравится тоже: он брезгливо морщится и что–то говорит одной из женщин. Та кивает. Другая смотрит на Алексея, игриво улыбаясь.
Пока не пришел лифт, все молчат. Когда створки раскрываются, уходящие вдруг вспоминают, к кому и зачем приходили, начинают передавать приветы, наперебой благодарить… и все стихает. Хозяин, оставшись один, делает шаг в сторону Алексея, хочет что–то сказать… разворачивается и с грохотом закрывает за собой дверь секции. Алексей опять закрывает уши руками. И слышит, как открываются и закрываются еще две двери — в квартиру.
Алексей поет. «Черного ворона», тихонько. Вдруг опять гремят запоры, он смолкает. На площадку опять выходит хозяин, с мусорным ведром, переодетый — на нем теперь халат и спортивные брюки.
— Земляк, — говорит он, возвращаясь от мусоропровода, — это, конечно, не мое дело, но шел бы ты отсюда.
— Закурить не будет? — говорит Алексей.
Хозяин пожимает плечами и, держась за ручку двери, роняет снисходительно:
— Ну что, милицию вызвать?
И поворачивается спиной. И усмехается, слыша, как Алексей встает. И слышит еще:
— Ну, вот что бы тебе, мужик, меня просто не заметить! Сижу, никому не мешаю… Что я у тебя, тепло из батареи украл?
— Давай, давай… — говорит, оборачиваясь, хозяин — и видит наведенный на него пистолет.