Медный гусь
Шрифт:
К вечеру монахи гостям истопили баньку. Игнат Недоля попарился второпях и отпросился в караул струг охранять. Сотник отпустил, хоть и удивился рачительности стрельца, которая за Игнатом раньше не замечалась. Васька Лис бороду подровнял и после баньки, распаренный, помолодевший, места себе не находил, тоже улизнуть норовил. Мурзинцев держать на цепи его не стал, только пригрозил, что ежели Васька вляпается в какую историю, то получит от сотника сполна. Васька наобещал с три короба и испарился. Отец Никон сразу после похорон Демьяна Перегоды удалился с игуменом проверять
Трифон, плечистый мужик под два метра росту, с густой окладистой бородой и огромными мозолистыми ладонями, Рожина встретил в воротах, дожидался дорогого гостя.
— Алексей, вернулся! Вот же порадовал старика! — кузнец сгреб Рожина в объятия, да так крепко, что у толмача кости затрещали.
— Полегче, дух весь из меня выжмешь! — со смехом ответил Рожин. — Ты, Трифон, на старость не греши, твоей силушке и медведь позавидует.
— Заходи, заходи, — Трифон тащил Рожина по двору одной рукой, будто мешок с зерном. — Мне Настька уже все уши прожужжала, весь день у печи суетилась, угощения готовила. Да дерганая вся, словно ее гнус искусал.
— Повзрослела она у тебя, прям невеста.
— А то! Ты когда последний раз к нам заглядывал, ей всего четырнадцать было, а теперь-то все восемнадцать. Я ей два года уже говорю: замуж тебе пора. А она все упирается. Я и приданое приготовил…
Двери распахнулись, на пороге появилась Настя. В нарядном сарафане, в косу ленты вплетены, щечки румянами подведены, глазки пылают.
— Ты только глянь, какая пава! — воскликнул Трифон.
— Батюшка! Ну что ж ты гостя тащишь, аки колоду! — воскликнула Настя и даже ножкой в красном сапожке гневно топнула.
— Видишь, Алексей, кто теперь у нас в доме заправляет? — с улыбкой сказал Трифон, но Рожина отпустил.
— Батюшка! — еще злее крикнула Настя и скрылась в избе, хлопнув дверью.
— Вот так мы и живем, Алексей, — грустно произнес кузнец. — А как иначе? Детей Господь больше не дал, а как Анюта померла, так Настя за хозяйку осталась. Кроме нее, у меня никого не осталось, а потому прощаю ей своенравие бестолковое. Я ж днями в кузне, все хозяйство на ней. И ведь справляется ладно! Мне бы зятя толкового в помощь да внуков пора бы… Ну да пойдем уже за стол…
Стол от снеди ломился поболе монашеского. Была тут и стерльяжья уха, и соленые грузди в сметане, и тушенная с кедровым орехом куропатка, и пироги с муксуном, и печеные яйца с хреном, и полва на меду с брусникой, и еще гора каких-то закусок, которые Рожин и опознать не мог. Алексей, узрев такое изобилие, даже рот в удивлении разинул.
— Ну ты, Анастасия Трифоновна, расстаралась так расстаралась! — похвалил он хозяйку.
Настя, довольная, скромно опустила очи долу.
— Ты, Алексей, не думай, что мы тут жируем, — сказал Трифон. — Год на год не приходится. Когда соболь и чернобурка в силки идет, тогда и люд живет в сытости. А когда год на зверька худой, приходится пояс потуже затягивать, так что вертопрашничать не приходится. Этой зимой остяки много зверя взяли, а у меня они его на ножи, упряжь да прочую нужную в хозяйстве скобянку меняют. Ну а я скаредностью не страдаю, закапывать деньги в подполе тяги не имею. Вот по весне первые купцы прошли, так набрал у них гороха, зерна да меду. Насте вон сарафанов да платков, чтоб на людях красовалась… Настена, а штоф где?!
Настя руками всплеснула, метнулась в голбец, вернулась с массивной квадратной бутылкой, полной жидкости янтарного цвета.
— Сам настаивал на таежных травах, — с гордостью сказал Трифон, разливая настойку по чаркам.
— Вы меня простите, радушные хозяева, что я без подарков да гостинцев, — сказал Рожин. Трифон с Настей начали было протестовать, но толмач остановил их, продолжил: — Не думали мы, что нам до Кодского городка идти придется. Поход у нас только до Белогорья намечался.
И Рожин обстоятельно поведал друзьям о всех приключениях, свалившихся на их головы. Все рассказал: и про щуку, которая Хочубея со струга смела; и про огромные волны на Оби в безветрие, когда троих стрельцов потеряли; и про порубленных отцом Никоном болванов на капищах; и про Яшку Висельника; и про морок-туман; и про Белых сестер в Атлым-воше. Трифон слушал Рожина внимательно, не забывал в чарки настойку подливать, по мере рассказа становился серьезнее, угрюмее. Настя же слушала гостя с открытым ртом, пугаясь услышанного и восхищаясь храбростью путешественников.
— Ну и ну! — воскликнула она, когда Рожин закончил рассказ.
— Да-а-а-а, дела, — согласился с ней отец. — Мы тут с местными мирно живем, на их болванов не заримся, так что вогульские шаманы да остяцкие бесы нас не тревожат. Да и сам иерей Макарий постоянно талдычит, что к иноверцам относиться надобно, как к чадам, с лаской, учить и наставлять их, а не плетью погонять. Ну да раз Сибирский приказ с Тобольской епархией вас отправили в этот поход, стало быть, скоро нашему миру конец придет.
— Отец Макарий тут полжизни прожил, тайгой и рекой проникся, потому и доброту к остякам выказывает, — ответил на это Рожин. — А епископы в Тобольске от иноверцев так далеко, что только балвохвальство их и видят.
— Сколько ж чудес на земле водится, да все мимо нас! — пылко воскликнула Настя.
— Вот же дуреха! — остудил дочь Трифон. — Колдовство вогульское — оно, конечно, чудо, да токмо от чудес тех православные души сгинули.
— Батюшка, колдовство колдовству рознь. Разве ж грех, скажем, ворожба на урожай? Чтоб рожь не мерзла?..
— А запамятовала о Прасковье Кривоглазой? — перебил ее Трифон, распаляясь. — Доворожилась старая кляча, что у скотины молоко прямо в вымях прокисло. И что с Прасковьей стало? Камнями ее забили, камнями!
— Да я ж не о том!.. — пыталась защититься девушка, но Трифона было уже не перебить:
— Чую, чую, откуда ноги растут! Думаешь, не знаю, что на Святки со своими девками-пустозвонками на суженого-ряженого гадали?! Так может, ворожба тебе не для благодеяний потребна, а чтоб жениха приворожить?..