Медовые яблоки
Шрифт:
Есть лужа, а есть целый мир… так ты говорил…
Он смотрел на фотографии Лизы, улыбаясь чему-то, сквозь удушающую пелену боли, боли, которую он откидывал, сбрасывал, не хотел. Лиза улыбалась с этих фотографий, она была очень забавной в вязаной голубой шапочке с помпоном и в белой куртке. Она казалась очень серьезной в черном строгом костюме, сидя на парте, корча рожицы, в обнимку с другой школьницей. Она была почти несчастной, стоя в длинном пуховике на снежной дорожке, а у ног валялись два огромных рюкзака и папка для рисования большого формата.
Дорожка у дома Андрея тоже покрылась снегом, и он тоже выглядел почти несчастным.
Мария Степановна отчего-то оставила попытки скоропостижно женить младшего сына, видимо отчаявшись, однако, не сняв с себя обязанности обеспечивать ему по утрам большую головную боль, боль, которая никак не могла заглушить другую, как не пытался Андрей.
Казалось будто кто-то давит на шею, душит, душит… и никакого гуманизма у него нет, никакого чувства жалости, потому что силы заканчивались, воздух заканчивался, хотелось уже сдохнуть нахрен, чтобы не чувствовать эту боль, удушение, нехватку воздуха. Но вместо сдохнуть, Андрей, в очередном приступе самобичевания, открывал страницу и смотрел, смотрел, смотрел…
Лиза шла с каким-то парнем, правильным парнем, подходящим, из её вселенной, она улыбалась, когда он сдергивал с неё смешную голубую шапочку, так подходящую к её глазам.
Она улыбалась, когда лбом ко лбу они читали что-то на фоне ламп… Кафе?
Какой-то талантливый человек фотографировал их, её… потому что фотографии всегда были живые, эмоциональные, улыбающиеся. И Андрей улыбался. Улыбался этому носику и своей глупой, не отпускающей боли.
Отчего-то вдруг вспомнив Ирку — его первую, острую, пронесшуюся, как комета, первую любовь, которая длилась едва ли три месяца и закончилась так же, как и началась. Быстро. Сейчас, встретив Иру на улице, едва вспомнив, узнав, он вежливо улыбался, встречая такую же вежливую улыбку.
Отпустило тебя, маленькая… отпустило… вот и хорошо… это правильно… идеально…
Идеальный дом…
Идеальная веснушка…
Идеальная Лиза…
Он нажимал на ссылки этих счастливых фотографий веснушки и находил всё новые и новые, не перестающие удивлять Андрея.
Лиза в умопомрачительном бальном платье, откинув руку невероятно изящным жестом, стоит рядом с тем же парнем. Правильным парнем. Тот же парень, только Лиза младше, еще младше, совсем крошка, и рядом с ней мальчик, в котором того парня выдают только карие глаза, которые как-то странно контрастируют со светлыми волосами.
Лиза танцует? Танцевала…? По всему видно, что да… не замечал……
А что ты замечал, кроме веснушек…
Обыкновенная школьница. В ней от обыкновенной школьницы столько же, сколько в тебе от Плисецкой.
Одну фотографию, ближним планом, так, что видны веснушки, Андрей распечатал и положил в стол на альбом с большими пружинами, который он уже открыл и не один раз.
Наброски,
Простые рисунки. Не простые. Он помнил каждое мгновение, когда она рисовала. В мазохическом стремлении выдрать из себя внутренности он вспоминал ножки в босоножках и ревнивый взгляд Медной Горы Хозяйки, вспоминал белую шляпу, когда Лиза обгорала, вспоминал удушающий запах трав, стремительным потоком несущийся по венам Андрея, и запах яблок, который выбивал этот запах. Будто ему было мало, он вспоминал шепот губ в губы и тепло её маленького тела, когда он поднимал Лизу одной рукой, прижимая к себе, ловя губами веснушки.
Нет писем. Нет смс. Нет школьницы. Есть другая вселенная. Есть другой часовой пояс. Есть другая климатическая зона.
И есть боль. Она не отступает, берет своё, как её не глуши. Она знает свои права и заявляет их на Андрея, даже ночью, даже во сне, где он блуждает среди веснушек, раздвинутых коленок, синих глаз, папиллярного рисунка под языком, горячего дыхания,
«думала ты не заметишь» «довольна» «не хочу ждать» «здесь» «я не уверена, что…»
«у тебя есть потребности» «я тоже…».
Больно. Всегда. Везде.
Должно пройти… должно… отпустить должно…… все правильно……
В очередной раз смотря фотографию…
Отпустило тебя, маленькая… отпустило… это хорошо… это правильно…
Потом это «Ты забыл меня? Забыл? Да?» в одиннадцать вечера, значит у Лизы почти утро…
Почему ты не спишь, школьница?
«Нет, не забыл»
«Ты не пишешь…»
«Хочешь, чтобы писал?»
«Да»
«Хорошо. Я говорил. Помнишь? Все, как хочешь ты» и «Почему ты не спишь, маленькая?»
«У меня экзамен. Это важно»
«Ложись спать, я напишу тебе. Сейчас. Откроешь глазки и прочитаешь».
И снова письма.
И снова низкосортная мелодрама.
Андрею хотелось спросить, кто этот парень. Хотелось убить его, задушить, удушить вместе со своей болью, болью от её улыбки, от его рук на её талии в умопомрачительном платье.
Андрей спрашивает, зачем так много репетиторов, ведь Лиза отличница. По всем предметам, которые она сдает… и английский, на всякий случай… это немыслимо.
Так ли важна золотая медаль?
Так ли нужен именно этот институт, именно этот факультет, именно бюджет, если глаз на личике всё больше, если синяки видны через камеру, если письма срываются, буквы путаются.
Если:
— Как ты, Лиза?
— Темно…
— Как ты, Лиза?
— Холодно…
— Как ты, Лиза?
— Черно-Белое все…
— Ты спала, Лиза?
— Да… наверное, не помню…
— Лиза тебе надо отдохнуть…
— Потом.
— Лиза, надо… Съезди куда-нибудь, где лето.