Медовый месяц для Реликта
Шрифт:
Войс поерзала, устраиваясь поудобнее, и заметила.
— Ты знаешь, тут дело в другом, мне кажется. Был один человек, которого во время прогулки дважды в жизни била молния.
— Хренасе он живучий, если первого раза не хватило… — пробормотал я.
— О, на самом деле молния не настолько смертоносна, как кажется. Люди часто выживают после этого. Так вот, этот тип выжил и после второго удара. Много лет спустя, уже после его смерти, молния в третий раз ударила — в его надгробие.
— Если бы я верил в бога — подумал бы, что бог крепко прогневался на этого человека.
Войс хихикнула:
— В том-то и дело. Нам интуитивно кажется, что три удара в одного человека —
— Надо же, на что медведи людей сподвигают…
— Ага. Так вот, такие люди, способные на невероятное от испуга, есть. И было бы страннее, если б ты такого никогда не встречал. А то, что наконец-то ты с таким встретился — это не старость. Это просто закономерность.
Я вздохнул.
— Ну ладно, почти утешила.
О том, что четверым водилам в закусочной удалось меня спровоцировать на небольшую месть, я говорить не стал. Но это тоже странный признак: я ведь хищник, у меня нет в генах инстинкта враждовать с моей едой. Удав не может мстить кроликам, ему просто не дано. Меня практически невозможно оскорбить и спровоцировать — а поди ж ты. Недаром говорится — с кем поведешься, от того и наберешься.
Затем Войс пошла на кухню жарить мне отбивные котлеты, а я — в душ.
Освежившись, иду в свою комнату, включаю ноутбук. Все-таки, прогресс, к которому приложили руку умные люди вроде Войс и Зеродиса, терпеть можно. Вот тут мне всего лишь нужно тыкнуть по иконке — и умная программа сама запускает все протоколы шифрования и через три плетеня и туеву хучу вещей, выходящих за рамки моего понимания, отсылает вызов Зеродису, причем так, что другие умные люди, имеющие туеву хучу других сложных штук, отследить этот вызов не смогут.
— «Фагоцит» на связи, — сказал я. — Операция прошла успешно.
— О да, — отозвался Зеродис. — Я уже в курсе. Забить подонку глотку его же дурью было гениальным ходом, мы все тут просто аплодировали стоя.
— Не моя заслуга, ты же знаешь, воображение у меня так себе. Просто когда я ему сказал, что он плохой человек и мир будет лучше без него — он принялся оправдываться. Мол, и дурь его не такая дурь, и в медицине используется, и многих произведений искусства без нее не было бы… А потом он обронил, мол, а что некоторые слабые дурачки от дури делают плохие вещи или умирают — ну, у всего есть своя цена… А меня выбешивает, когда вы, люди, ради денег и прочей хероты делаете друг с другом ужасные вещи, в то время как мы тяготились вас есть даже ради чистого пропитания… В общем, накормил урода его же собственным дерьмом.
— Хм… И знаешь, это прекрасно. Не хватило только надписи на стене. «Вы все еще барыжите наркотой? Тогда мы уже идем к вам!». Отличная работа, так-то его десять лет пытались посадить и не смогли. А что с его людьми? Он один был?
— Там были сообщники помельче, но их я просто перестрелял.
— То есть, свою природу ты не засветил?
— Нет.
— Идеально. В общем, очень красивая точка в долгих разработках, мир стал немного лучше и чище. У нас следующий на очереди, но его мы пока не нашли, займет время. Но он в Европе.
— Блджад!!! Опять мне на Аляску и через Сибирь переть за одним уродом?!!
— Лучше. Я зафрахтовал для вас с Войс самолет.
— Ну уж хрен.
— Я все продумал. Самолет спортивный, четырехместный, с катапультируемыми креслами и парашютами, есть самонадувной спасательный плот. Полет строго вдоль береговой линии. С Аляски в Японию, а там уже над сушей. Повидаешь с небес места, где никогда не бывал. Круто же. Да, забыл сказать. Наш фигурант не просто в Европе, он возле Альп где-то. Тебе же будет приятно увидеть родные края.
Я вздохнул.
— По правде, я не уверен, что у Альп родился. Я там много раз бывал, но те горы, которые я видел из материнской пещеры, могли быть и Карпатами. Ну, я подумаю. Но все же вряд ли я сяду в самолет.
— Ладно, вот тебе еще один довод: Мастерс завершил свои исследования и сумел на практике осуществить пересадку Х-хромосомы на место Y-хромосомы. Но на эти эксперименты у него ушел весь твой материал, ему надо взять у тебя новые пробы и сделать еще несколько анализов. Если ты двинешься своим классическим путем — в работе возникнет пауза на пару месяцев. Напоминаю, Мастерс и так уже не молод, он не вечный, как ты. Если он не успеет довести дело до конца — где мы найдем нового такого спеца?
— Этот «спец» угробил уже сколько потенциальных эмбрионов? — разозлился я. — Может, прежде чем возиться с женской версией меня, пусть хотя бы близнец мой родится, нет?
— Клонировать тебя — задача еще та, и ты это понимаешь. Но вообще, я тебе не говорил, но… два последних эмбриона погибли не напрасно. Мастерс установил, на каком именно этапе процесс дает сбой и что именно приводит к неудаче. Это значит, что мы близки к успеху, как никогда. Именно Мастерс настоял, чтобы новая попытка уже была с женским эмбрионом, потому что копия того же пола, что и ты — еще не решение проблемы. А Мастерс, ты уж его пойми, очень хочет успеть сделать величайшее достижение своей жизни и получить результат. Проще говоря, он хочет вырастить тебе пару и посмотреть, получится ли у вас произвести жизнеспособное потомство. И если да — тогда он сможет умереть спокойно, зная, что все-таки совершил невозможное и посмертно станет в один ряд с Ньютоном, Эйнштейном и Хокингом.
Я хмыкнул.
— Так тут даже в идеальном случае есть проблема. Мы взрослеем даже дольше вас. Это у вас девочки становятся половозрелыми в тринадцать, а у неандертальцев так даже в восемь… А у нас — примерно в девятнадцать-двадцать лет.
— Вот-вот, — согласился Зеродис. — Это значит, что до успеха даже в лучшем случае двадцать лет. Двадцать лет Мастерс протянет, но всякая заминка сильно увеличивает вероятность, что он не доживет до результата. И потому Мастерс очень просит тебя поторопиться. И мне кажется, что этот человек — последний в мире, кому ты можешь отказать в просьбе, если учесть, что он делает для тебя.