Медовый месяц: Рассказы
Шрифт:
— Да, конечно.
На крыльце пансиона постояльцы, принимающие курс лечения, встретили нас приветственными криками, которые для немцев обязательны перед любой, даже самой незначительной, экскурсией. С герром Эрхардтом мне еще не приходилось встречаться, поэтому, следуя строгому правилу, установленному в пансионе, мы обменялись вопросами о том, как нам спалось ночью, приятные ли сны снились ему, когда мы встали утром, был ли горячим кофе, когда он спустился к завтраку, и как мы провели утро. Взобравшись на эту вершину национальной вежливости, мы остановились,
— А теперь, — сказал герр Эрхардт, — могу вас обрадовать. Сегодня к нам присоединится фрау Профессорша, — он перевел радостный взгляд на Передовую Даму, — позвольте мне познакомить вас…
Мы обменялись едва заметными поклонами и смерили друг друга взглядом, который обычно называют «орлиным», но которым скорее пользуются женщины, чем безобидные птицы.
— Вы, верно, англичанка? — спросила она.
Я не стала отрицать.
— В настоящий момент я читаю довольно много английских книг, — продолжала фрау Профессорша, она же Передовая Дама, — скажем, изучаю их.
— Вот видите! — воскликнул герр Эрхардт. — Когда-то я дал себе слово, что не умру, пока не прочитаю Шекспира на его родном языке, а, оказывается, вы, фрау Профессорша, уже погрузились в бездну английской мысли!
— Судя по тому, что я прочитала, бездна не очень глубока.
Герр Эрхардт довольно кивнул.
— Да, я тоже слышал… Однако не будем огорчать нашу милую английскую приятельницу перед экскурсией. Поговорим об этом в другой раз.
— Ну, вы готовы? — позвал нас Фриц, который уже спустился с крыльца и теперь стоял внизу, поддерживая под локоток Эльзу.
Тут обнаружилось, что пропал Карл.
— Карл! Карлхен! — кричали мы.
— Только что он был здесь, — сказал герр Ланген, изможденный, бледный юноша, который оправлялся от нервного истощения, полученного из-за слишком усердных занятий философией и недостаточного питания. — Он сидел здесь и шпилькой разбирал часы!
Фрау Келлерман набросилась на него:
— Вы хотите сказать, мой дорогой герр Ланген, что не остановили мальчика?
— Нет, — ответил герр Ланген, — как-то раз я уже пытался это сделать.
— Да, у мальчика слишком много энергии, и он все время что-то выдумывает. Не одно, так другое!
— Может быть, он взялся за часы в столовой? — предположил не без сарказма герр Ланген.
Передовая Дама заявила, что мы должны идти без него.
— Я никогда не беру дочь на прогулки. И она всегда тихо сидит в спальне до моего прихода!
— Вот он! Вот он! — крикнула Эльза.
Мы увидели, как Карл слезает с каштана, весьма пострадавший от сучьев.
— Я все слышал, мама, — признался он, когда фрау Келлерман стаскивала его вниз. — О часах все неправда, я только рассматривал их, а маленькая девочка никогда не сидит в спальне. Она сама говорила, что каждый раз идет в кухню, и там…
— Хватит! — остановила его фрау Келлерман.
Мы en masse отправились по улице. День стоял теплый, и публика, приехавшая на лечение и предававшаяся
— Но ведь туда восемь километров! — крикнул нам старик с седой бородой, который стоял, опершись на изгородь и обмахивая себя желтым носовым платком.
— Семь с половиной, — возразил герр Эрхардт.
— Восемь! — заорал старик.
— Семь с половиной!
— Восемь!
— Сумасшедший, — сказал герр Эрхардт.
— Пожалуйста, оставьте его в покое, — попросила я, закрывая уши руками.
— Такое невежество нельзя оставлять без внимания, — возразил герр Эрхардт и, повернувшись к нам спиной, выставил семь пальцев с половиной, потому что был не в силах произнести больше ни слова.
— Восемь! — прогремел седобородый старик, не знавший усталости.
Мы все очень расстроились и оправились, лишь подойдя к белому указателю, который повелевал нам сойти с дороги на тропинку, что пересекала поле, и, по возможности, не мять траву. Если перевести это на человеческий язык, то мы должны были шагать гуськом, и это опечалило Эльзу и Фрица. Счастливый мальчик Карл прыгал впереди, ручкой маминого зонтика сбивая все цветы, до которых только мог дотянуться, за ним следовали трое, потом я, потом двое влюбленных. Несмотря на громкие голоса тех, кто шел впереди меня, я слышала прелестное перешептывание, доносившееся до меня сзади.
Фриц: «Ты любишь меня?» Эльза: «Ну… да». Фриц со страстью: «Очень?» На это Эльза отвечала вопросом: «А меня ты очень любишь?»
Фриц, не желая попасть в истинно христианскую ловушку, говорил: «Я спросил первым».
В конце концов, меня это стало смущать, и я, обогнав фрау Келлерман, зашагала дальше, успокаивая себя тем, что она расцветает, и хорошо, что мне не приходится докладывать даже самым близким людям о количественном значении своей привязанности к ним. «По какому праву они задают друг другу такие вопросы на следующий день после того, как получили благословение родителей? — не понимала я. — По какому праву они вообще допрашивают друг друга? Любовь, когда люди помолвлены или обвенчаны, уже не подлежит сомнениям. Они присваивают себе привилегию тех, кто старше и умнее их!»
Вокруг поля стоял довольно густой сосновый лес — красивый и прохладный. Следующий указатель предлагал держаться широкой дороги, если мы хотим попасть в Шлинген, и опустить ненужные бумажки и пакеты из-под фруктов в проволочные корзинки, прикрепленные к скамейкам как раз для этой цели. Мы уселись на первую же скамейку, и Карл с превеликим любопытством обследовал корзинку.
— Мне нравится лес, — сказала Передовая Дама с жалкой улыбкой на лице, никому конкретно не предназначенной. — В лесу волосы у меня как будто встают дыбом, напоминая о диких временах.