Медовый месяц: Рассказы
Шрифт:
Весь день было темно. Едва кафе открылось, как включили свет, и пошла работа. Выставленная приехавшей акушеркой из комнаты Фрау, Анна отказалась работать, уселась в уголочке, бормоча себе что-то под нос и прислушиваясь к звукам над головой. Ганс тоже казался более взволнованным, чем Сабина. Он, подобно Анне, забросил работу и надолго застрял у окна, ковыряя в носу.
— Почему я одна должна работать? — возмущалась Сабина, моя стаканы. — Я не могу помочь Фрау, но и она не должна была столько тянуть.
— Знаешь, — сказала Анна, — Фрау
— Две маленьких пива! — крикнул герр Леманн.
— Сейчас, сейчас.
В восемь часов кафе опустело. Сабина сидела в уголке, но без шитья. Казалось, с Фрау ничего особенного не происходит. Ну, доктор пришел — и все.
— Ах, — произнесла Сабина, — не буду больше об этом думать. И слушать тоже не буду. Хорошо бы пойти куда-нибудь — ненавижу эти разговоры. Нет, это уж слишком.
Она поставила локти на стол, спрятала лицо в ладонях и недовольно скривилась.
Неожиданно распахнулась входная дверь; Сабина вскочила и рассмеялась. Пришел Юноша. Он заказал портвейн, но книжку на сей раз не принес.
— Не уходи, а то сядешь опять так, что тебя не будет видно, — проворчал Юноша. — А мне хочется, чтобы ты меня развеселила. И вот еще, возьми мое пальто. Его нельзя посушить? Опять пошел снег.
— Есть одно теплое местечко — женская уборная. Отнесу ваше пальто туда — это рядом с кухней.
Сабине стало лучше, она опять чувствовала себя счастливой.
— Пойду-ка я с тобой. Посмотрю, куда ты денешь его.
Это не показалось Сабине необычным. Она засмеялась и поманила Юношу.
— Вот здесь. Чувствуете, как тепло? Сейчас я подброшу полено. Ничего не будет, все наверху.
Сабина опустилась на колени и положила полено в плиту, смеясь собственной смелости.
Фрау была забыта, дурацкий день тоже. Рядом с Сабиной смеялся еще один человек. Они вдвоем обогревали комнатушку, утащив полено герра Леманна. Для Сабины это было самым волнующим приключением, какое только возможно. Ей хотелось смеяться — или заплакать… или… или… или вцепиться в Юношу.
— Вот это пламя! — вскричала Сабина, разводя руками.
— Давай руку, вставай, — сказал Юноша. — Завтра тебе попадет.
Они стояли друг против друга, держась за руки. И вновь Сабину охватил непонятный трепет.
— Послушай, — хрипло произнес Юноша, — ты в самом деле дитя или играешь под ребенка?
— Я — я…
Сабина больше не смеялась. Она посмотрела на Юношу, потом опустила глаза и задышала тяжело, словно испуганный зверек.
Юноша привлек ее к себе и поцеловал в губы.
— Нет, не надо, — прошептала Сабина.
Тогда он отпустил ее руки и положил ладони ей на груди, отчего комната поплыла у нее из-под ног. Неожиданно сверху донесся страшный неистовый вой.
Сабина отшатнулась от Юноши и напряглась всем телом.
— Что это? Кто это?
В тишине раздался тоненький плач младенца.
— Ах! — вскрикнула Сабина и выбежала прочь из комнаты.
Люфтбад
перевод Л. Володарской
Думаю, из-за зонтиков мы выглядим такими смешными.
Когда я пришла туда в первый раз и увидела своих сотоварищей по ваннам почти «голяком», мне пришло в голову, что зонтики придают сцене нечто в духе «черного самбо».
Есть особое достоинство в том, чтобы держать над собой зеленое тряпочное сооружение на красной ручке, когда тело прикрыто «костюмом», размерами с носовой платочек.
В Люфтбаде нет деревьев. Здесь гордятся скромными деревянными кабинами, купальней, двумя качелями и двумя странного вида дубинками, из которых одна, несомненно, пропавшая собственность Геракла или немецкой армии, а другой можно было без риска пользоваться в колыбели.
Здесь мы в любую погоду дышали свежим воздухом — прохаживались или сидели небольшими группами, обсуждая свои недомогания, а также то, каким несчастьям и в какой степени подвержена человеческая плоть.
Высокая деревянная стена окружала нас со всех сторон; поверх нее на нас с некоторым высокомерием поглядывали сосны, да еще подталкивая друг друга, что особенно мучительно для d'ebutante. За стеной, с правой стороны, находились мужчины. Нам было слышно, как они валили деревья, пилили, бросали на землю тяжелые бревна и распевали отдельные куплеты из песен. Ну да, они принимали это куда как серьезнее.
В первый день мне не давали покоя мои ноги, и я трижды уходила в кабинку, чтобы посмотреть на часы, но когда женщина, с которой я три недели играла в шахматы, ни с того ни с сего проигнорировала меня, пришлось набраться смелости и присоединиться к остальным.
Мы лежали кружком на земле, и очень крупная Венгерка рассказывала нам, какую красивую усыпальницу она купила для своего второго мужа.
— Это сводчатый склеп, — говорила она, — с потрясающей черной оградой. И такой просторный, что я могу свободно ходить. У меня там две фотографии и два прелестных венка, которые прислал брат моего первого мужа. Еще увеличенная семейная фотография и украшенный адрес, врученный моему первому мужу по случаю его женитьбы. Я часто бываю там; если погода хорошая, то воскресной прогулки лучше не придумать.
Она почти упала навзничь, сделала шесть глубоких вдохов и опять села.
— Предсмертная агония была ужасная, — продолжала Венгерка, — у моего второго мужа. Первого сбил мебельный фургон, и из его нового жилета украли пятьдесят марок, а вот второй мучался шестьдесят семь часов. Я плакала без передышки — даже когда укладывала детей спать.
Молодая Россиянка с кудрявой челкой повернулась ко мне.
— Вы знаете танец Саломеи? — спросила она. — Я знаю.
— Прекрасно.
— Хотите, я станцую его? Вам интересно?