Медовый месяц в улье. Толбойз
Шрифт:
– Фрэнк Крачли?
– Да. Я же не виновата, что дядины деньги… Мы собирались пожениться, только ждали, когда вернутся сорок фунтов и мои скромные сбережения, которые занял дядя. И теперь они все пропали, и наследства от дяди нет, и он говорит, что терпеть меня не может, а я… я так его люблю!
– Мне очень жаль, – беспомощно сказала Гарриет. Что еще тут скажешь? Ситуация и смехотворная и гнусная.
– Он… он… он назвал меня старой курицей! – Выговорив самое страшное, мисс Твиттертон продолжала уже свободнее: – Он так разозлился из-за моих сбережений, но мне и в голову не пришло просить у дяди расписку.
– Ох ты господи!
– Я была так счастлива, думала, что мы поженимся, как только у него наладится с гаражом. Только
Как тяжко, подумала Гарриет, и как неизбежно! Вслух она сказала:
– Дорогая моя, если он с вами так обращается, он ни ка пельки не лучше. Он недостоин чистить ваши туфли.
Питер тем временем пел:
Que donnerez-vous, belle,Pour avoir votre ami?Que donnerez-vous, belle,Pour avoir votre ami?(Кажется, он уже пришел в себя, подумала Гарриет.)
– И он такой красивый… Мы встречались на клад бище – там есть милая скамейка. Вечером там ни кого не бывает. Я позволяла ему себя целовать…
Je donnerais Versailles,Paris et Saint Denis!– А теперь он меня ненавидит… Я не знаю, что де лать… Лучше утопиться. Никто не знает, на что я по шла ради Фрэнка…
Aupr`es de ma blonde
Qu’il fait bon, fait bon, fait bon.
Aupr`es de ma blonde
Qu’il fait bon dormir! [245]
– Ну, Питер! – сердито прошептала Гарриет. Она встала и захлопнула дверь, отгородившись от этой бессердечной демонстрации счастья. Мисс Твиттертон, погруженная в свои переживания, тихо плакала в уголке дивана. Гарриет обнаружила в себе самые разные чувства – одно под другим, слоями, как неаполитанское мороженое:
245
246
Великодушие (фр.).
247
Как хорошо лежать… (фр.)
248
Сэр Филип Сидни. Сонет из романа “Аркадия”. Перевод с англ. А. Шараповой.
Она пришла в себя и подошла к дивану.
– Послушайте! Не плачьте так горько. Он того не стоит. Честно. На десять миллионов мужчин не найдется и одного, из-за которого стоило бы так убиваться. – Людям бесполезно говорить та кое. – Постарайтесь его забыть. Я знаю, это кажется невозможным…
Мисс Твиттертон подняла взгляд:
– Вы бы не сочли это таким уж простым делом?
– Забыть Питера? – (Нет, и другое – тоже.) – Ну, разумеется, Питер…
– Да, – сказала мисс Твиттертон без обиды в голосе. – Вы из тех, кому повезло. Я уверена, вы этого заслуживаете.
– Твердо знаю, что не заслуживаю.
(Черта с два, милейший, много лучше! Если принимать каждого по заслугам… [249] )
– И что вы, должно быть, думаете обо мне! – вскричала мисс Твиттертон, внезапно возвращаясь к действительности. – Надеюсь, он не слишком рас сердился. Понимаете, я услышала, как вы заходите в дом, а встречи с кем-либо я просто не вынесла бы, поэтому убежала наверх, а потом было так тихо, что я подумала, вы ушли, и спустилась. И увидела вас, таких счастливых…
249
У. Шекспир. “Гамлет”. Акт II, сцена 2. Перевод с англ. М. Лозинского.
– Это совершенно не важно, – поспешно сказала Гарриет. – Прошу вас, не придавайте этому значения. Он знает, что это просто случайность. Ну же, не плачьте.
– Мне надо идти. – Мисс Твиттертон сделала слабую попытку поправить растрепавшиеся волосы и кокетливую шляпку. – Ну и вид у меня, наверное.
– Все в порядке. Вам только нужно немного припудриться. Где моя… ой, я оставила ее у Питера в кармане. Нет, вот она, на этажерке. Это Бантер. Он всегда за нами прибирает. Бедный Бантер – история с портвейном, должно быть, страшный удар для него.
Мисс Твиттертон терпеливо стояла, пока ее приводили в порядок, словно малыш в руках проворной няньки.
– Вот – вы выглядите замечательно. Видите? Ни кто ничего не заметит.
Зеркало! При мысли о нем мисс Твиттертон сжалась, но ее подстегнуло любопытство. На нее смотрело ее собственное лицо, но какое странное!
– Я никогда раньше не пудрилась. Я… я себя чувствую такой легкомысленной. – Она зачарованно рассматривала свое отражение.
– Ну, – сказала Гарриет, – иногда это полезно. Позвольте, я заправлю вот этот завиток сзади…
В зеркале возникло ее собственное смуглое разгоряченное лицо, и она, к стыду своему, увидела, что в волосах до сих пор осталась виноградная ветвь.
– Боже мой! Как глупо я выгляжу! Мы дурачились.
– Вы выглядите прелестно, – сказала мисс Твиттертон. – О господи… Надеюсь, никто не подумает…
– Никто ничего не подумает. А теперь обещайте мне, что больше не будете так горевать.
– Да, – скорбно сказала мисс Твиттертон. – Я попытаюсь. – На ее глаза медленно набежали две больших слезы, но она вспомнила про пудру и аккуратно их промокнула. – Вы так добры. Мне надо бежать.