Медовый месяц в улье. Толбойз
Шрифт:
– Замять дело они пытались, да и все, – сказала миссис Раддл. – Представить все так, будто между ним и Джо Селлоном ничего не было. Надо было видеть рожу этого Кирка, когда Тед Паддок начал вопросы задавать.
– Похоже, они торопились с этим покончить.
– Не хотят, чтоб люди думали, что бобби может быть тут замешан. Слыхал, как коронер мне рот заткнул, только я начала рассказывать? Ага! Но газетчики-то все поняли и своего не упустили.
– Позвольте спросить, поделились ли вы с ними своим мнением?
– Может, поделилась, а может, и нет, мистер
– Попрание глубоко личных чувств его светлости не может принести мне никакого удовлетворения, – с упреком сказал Бантер.
– А! Кабы я им выложила все, что думаю про Джо Селлона, меня б на первой странице пропечатали. И как только его на свободе-то оставили. Он нас всех перережет прямо в постелях. Я как только увидала тело бедного мистера Ноукса, так сразу и подумала:
“Ага, а что это тут Джо Селлон-то крутится? А ведь он последним видел беднягу живьем!”
– Значит, вы тогда уже знали, что преступление было совершено в среду вечером?
– Ну конечно нет, тогда не знала… Послушайте, мистер Бантер, не надо говорить чего я не говорила!
– Я думаю, вам следует быть внимательнее, – сказал Бантер.
– И правда, мамаша, – поддержал его Крачли, – выдумывать всякую всячину до добра не доведет.
– У меня-то, – парировала миссис Раддл, отступая к дверям, – на мистера Ноукса зуба не было. Не то что не буду говорить у кого – с ихними сорока фунтами.
Крачли проводил ее взглядом.
– Боже всемогущий, ну и язык! Как она только слюной своей не травится. Грош цена ее показаниям. Паршивая старая сорока!
Бантер своего мнения не выразил, но подхватил блейзер Питера и еще несколько разбросанных предметов одежды и ушел на второй этаж. Крачли, избавленный от пристального надзора за соблюдением общественных приличий, тихонько подошел к камину.
– Хо! – сказала миссис Раддл. Она принесла за жженную лампу, поставила на стол в дальнем конце комнаты и обернулась к Крачли с ведьминской улыб кой. – Ждешь поцелуев в сумерках?
– Это вы о чем? – мрачно спросил Крачли.
– Вон Эгги Твиттертон спускается с холма на велосипеде.
– Боже ты мой! – Молодой человек метнул быстрый взгляд в окно. – Точно, она. – Он почесал в затылке и тихо выругался.
– Хорошенький ответ на девичью молитву!
– Слушайте, мамаша. Моя девушка – Полли. Сами знаете. С Эгги Твиттертон у меня отродясь ничего не было.
– У тебя с ней нет, а у нее с тобой – может, и было, – афористически изрекла миссис Раддл и вышла, не дожидаясь ответа.
Когда Бантер спустился с лестницы, Крачли задумчиво поигрывал кочергой.
– Позвольте спросить, зачем вы здесь околачиваетесь? Работа ваша снаружи. Если хотите дождаться его светлости, ступайте в гараж.
– Послушайте, мистер Бантер, – серьезно сказал Крачли. – Разрешите мне немножко тут посидеть. Там рыщет Эгги Твиттертон, а стоит ей меня углядеть… понимаете? Она слегка… – И он многозначительно постучал себя по лбу.
– Гм! – ответствовал Бантер.
Он подошел к окну и увидел, как мисс Твиттертон слезает с велосипеда у калитки. Она поправила шляпку и принялась шарить в корзинке, привязанной к рулю. Бантер резко задернул занавески.
– Но долго вам тут просидеть не удастся. Его свет лость и ее светлость могут вернуться в любую ми нуту. Что теперь, миссис Раддл?
– Я тарелки расставила, как вы велели, – объявила она с видом скромной добродетели.
Бантер нахмурился. В передник миссис Раддл было что-то завернуто, и она, говоря, продолжала оттирать это что-то. Бантер подумал, что обучить ее манерам, подобающим прислуге в приличном доме, будет нелегко.
– И я нашла второе блюдо для овощей. Только оно разбитое.
– Очень хорошо. Можете взять и помыть эти бокалы. Графинов здесь, похоже, нет.
– Это ничего, мистер Бантер. Я бутылки-то уж скоро ототру.
– Бутылки? – У Бантера мелькнуло страшное подозрение. – Какие бутылки? Что у вас в руках?
– Как что? Одна из старых бутылок, что вы привезли, ох и грязные! – Она торжественно предъявила свой трофей. – Все известкой перемазаны.
У Бантера перед глазами все закружилось, и он схватился за спинку дивана.
– Боже мой!
– На стол ее такую не поставишь, это уж как пить дать!
– Женщина! – вскричал Бантер, выхватив у нее бутылку. – Это кокберн [227] девяносто шестого года!
– Не может быть! – озадаченно сказала миссис Раддл. – Надо же. А я думала, это пьют.
Бантер с трудом владел собой. Ящик был оставлен в кладовке из соображений безопасности. Погреб полиция перевернула вверх дном, но по английскому закону в собственной кладовке человек в своем праве. Дрожащим голосом он сказал:
– Надеюсь, вы не стали трогать остальные бутылки.
227
Кокберн – в то время одна из лидирующих марок портвейна.
– Только распаковала да стоймя поставила, – энергично заверила его миссис Раддл. – А ящики на растопку пойдут.
– Да чтоб вас! – взревел Бантер. Маска слетела в одночасье, и натура, сверкая кровью на клыках [228] , прыгнула, как тигр из засады. – Чтоб вас! Уму непостижимо! Весь винтажный портвейн его светлости!!! – Он воздел к небу дрожащие руки. – Паршивая старая проныра! Настырная безмозглая карга! Кто велел совать нос в мою кладовую?!
– Помилуйте, мистер Бантер! – сказала миссис Раддл.
228
А. Теннисон. Памяти А.Х.Г. Песнь 56.