Медовый месяц в улье. Толбойз
Шрифт:
– Питер…
Он покачал головой, раздосадованный своим бессилием:
– Как мне найти слова? Их все забрали поэты, мне нечего ни сказать, ни сделать.
– Разве что добиться того, чтобы я впервые в жизни поняла их смысл.
Он не поверил своим ушам.
– Я это смог?
– Ох, Питер. – Как-то надо было его убедить, было очень важно, чтобы он верил. – Всю жизнь я блуждала в потемках… но теперь у меня есть твое сердце, и мне довольно.
– О чем же все великие слова, как не об этом? Я люблю тебя – с тобою я покоен –
В гостиной было так тихо, что мисс Твиттертон решила, будто там никого нет. Она бесшумно спустилась по ступенькам, опасаясь, как бы не услышал Бантер. Дверь была не заперта, и она открыла ее дюйм за дюймом. Лампу переставили, поэтому она очутилась в темноте, но комната все же не была пуста. У дальней стены в ярком круге света замерли, как на картине, две фигуры: темноволосая женщина в огненном платье обвивала руками склоненные плечи мужчины, чья золотая голова покоилась у нее на коленях. Они были настолько неподвижны, что даже большой рубин на ее пальце не мерцал, а ровно сиял. Мисс Твиттертон обратилась в камень и не смела шагнуть ни вперед, ни назад.
– Дорогой. – Слово было сказано шепотом, оба остались недвижны. – Душа моей души. Мой люби мый, мой муж. – Руки, должно быть, сильнее сжали объятие, потому что красный камень вдруг сверкнул огнем. – Ты мой, ты мой, ты весь мой.
Голова поднялась, и в его голосе зазвучало то же торжество, что и в ее:
– Твой. Какой ни есть – весь твой. Со всеми недостатками, всей дурью – твой целиком и навеки. Покуда у этого несчастного, пылкого, фиглярствующего тела есть руки, чтобы тебя обнять, и губы, чтобы сказать “я люблю тебя”…
– Ооо! – простонала мисс Твиттертон со сдавленным всхлипом. – Я не могу, это невыносимо!
Мизансцена лопнула, как мыльный пузырь. Исполнитель главной роли вскочил на ноги и отчетливо произнес:
– Да чтоб тебя разорвало!
Гарриет встала. Ее восторженное состояние бесследно испарилось, уступив место стремительной ярости и обиде за Питера, поэтому она заговорила резче, чем хотела:
– Кто это? Что вы здесь делаете? – Она вышла из круга света и вгляделась в сумрак. – Мисс Твиттертон?
Мисс Твиттертон онемела и перепугалась до потери соображения. Она истерически глотала воздух. Со стороны камина раздался угрюмый голос:
– Так и знал, что выставлю себя идиотом.
– Что-то случилось, – сказала Гарриет, смягчаясь и успокаивающе протягивая руку. Мисс Твиттертон обрела дар речи:
– О, простите меня… я не знала… я не хотела… – тут воспоминание о собственном горе взяло верх, – о, я так кошмарно несчастна!
– Думаю, – сказал Питер, – мне лучше пойти проверить, перелит ли портвейн.
Он быстро и тихо вышел, не закрыв за собой дверь. Но зловещие слова успели проникнуть в сознание мисс Твиттертон. Ее вновь охватил ужас, слезы высохли, не пролившись.
– Боже, боже мой! Портвейн! Он сейчас снова рассердится.
– Господи! – воскликнула сбитая с толку Гарриет. – Что стряслось? О чем вы?
Мисс Твиттертон содрогнулась. По донесшемуся из коридора зову “Бантер!” она поняла, что кризис неотвратим.
– Миссис Раддл сделала с портвейном что-то ужасное.
– Бедный мой Питер! – сказала Гарриет. Она тревожно прислушалась к голосам. Бантер бормотал какие-то пространные объяснения.
– О боже, боже, боже! – причитала мисс Твиттертон.
– Но что могла натворить эта женщина? Мисс Твиттертон точно не знала.
– Кажется, встряхнула бутылку, – промямлила она. – Ой!
Громкий вопль страдания сотряс воздух. Питер перешел на крик:
– Как?! Всех моих цыпляток вместе с маткой?.. [244]
В последнем слове мисс Твиттертон со страхом опознала ругательство.
244
Так Макдуф оплакивает гибель жены и детей. У. Шекспир. “Макбет”. Акт I V, сцена 3. Перевод с англ. М. Лозинского.
– Ой-ой-ой! Надеюсь, до рукоприкладства не дойдет.
– До рукоприкладства? – переспросила Гарриет, одновременно рассерженная и позабавленная. – Нет, не думаю.
Но тревога заразна, к тому же известны случаи, когда бывалые мужчины вымещали гнев на слугах. Женщины прильнули друг к другу в ожидании взрыва.
– Что ж, Бантер, – донеслось издалека, – я могу лишь сказать: не допускайте этого впредь… Хорошо… Боже милостивый, дружище, в этом нет необходимости… Конечно, вы не… Пойдемте лучше осмотрим трупы.
Звуки затихли, и женщины с облегчением выдохнули. Нависшая над домом ужасная угроза мужского насилия рассеялась.
– Ну вот, все обошлось, – сказала Гарриет. – Моя дорогая мисс Твиттертон, что с вами? Вы вся дрожите… Ведь вы же не думали всерьез, что Питер станет… станет швырять вещи или тому подобное? Идите, сядьте к огню. У вас ледяные руки.
Мисс Твиттертон позволила усадить себя на диван.
– Простите, я… это было так глупо. Но… я всегда так боюсь, когда джентльмены сердятся… и… и… в конце концов, они ведь мужчины… а мужчины та кие страшные!
Окончание фразы она выпалила с судорожным всхлипом. Гарриет поняла, что здесь кроется что-то посерьезнее бедного дяди Уильяма и пары дюжин портвейна.
– Дорогая мисс Твиттертон, что случилось? Как вам помочь? С вами кто-то плохо обошелся?
Сочувствия мисс Твиттертон не выдержала. Она вцепилась в ласковые руки.
– О, миледи, миледи, мне стыдно вам рассказывать. Он говорил такие кошмарные вещи. Пожалуйста, простите меня!
– Кто? – спросила Гарриет, садясь рядом.
– Фрэнк. Ужасные вещи… Я знаю, я немного старше его. Верно, я так глупа… Но он правда говорил, что я ему нравлюсь!