Медовый месяц в улье. Толбойз
Шрифт:
– Еще ноет. Совсем немного. Но пустяки, легкий ушиб, и все… Если их будут продавать, надеюсь предложить цену за кактусы, если только Эгги Твиттертон не захочет выкупить их для себя. И конечно же с твоего позволения, милая.
– Честно говоря, Саймон, я считаю эти кактусы отвратительными и уродливыми. Но готова их приютить. Я же знаю, ты много лет по ним сохнешь.
– Надеюсь, что не сохну, – сказал викарий. – Но, боюсь, должен сознаться в слабости к кактусам.
– Это нездоровая страсть, – ответила жена.
– Но, дорогая,
– Мне горошек-то ставить, мистер Бантер? Бантер, прибиравший в гостиной, прервал свое занятие и подошел к двери с некоторой поспешностью.
– Я займусь горошком, миссис Раддл, когда придет время. – Он взглянул на часы, которые показывали пять минут седьмого. – Его светлость очень придирчив к горошку.
– Да ну? – Похоже, миссис Раддл восприняла реплику как приглашение к разговору, так как появилась на пороге. – Совсем как мой Берт. Бывало, говорит:
“Ма, терпеть не могу, когда он жесткий”. А ведь он то и дело жесткий выходит. Или разварится, все шкурки отдельно. То одно, то другое.
Бантер оставил это заявление без комментариев, и она сделала еще попытку:
– Вот те штуки, что вы велели начистить. Кажись, хорошо вышло?
Она представила на освидетельствование латунную вилку для тостов и фрагмент вертела, который так неожиданно выпал из дымохода.
– Спасибо, – сказал Бантер и повесил вилку на гвоздь у камина, а второй предмет, поразмыслив, поместил на этажерку.
– Даже странно, – не унималась миссис Раддл, – до чего господа носятся со всяким старьем. Чудно! А по мне, так барахло это все.
– Это очень старая вещь, – ответствовал Бантер, отступив назад, чтобы полюбоваться.
– Самое место им в трубе-то было, – фыркнула миссис Раддл. – Нет уж, мне подавай газовую духовку. Я б не отказалась – как у моей сестры, что в Бигглсуэйде живет.
– В газовых духовках нередко гибнут люди, – мрачно сообщил Бантер. Он взял блейзер хозяина, встряхнул и, оценив по его весу содержимое карманов, вынул из одного трубку, кисет и три коробка спичек.
– Господи, мистер Бантер, да что вы такое говорите! Неужто нам мало трупов в доме! И как они тут жить могут – не пойму!
– Что касается его светлости и меня самого, то мы к трупам привыкли.
Он извлек из блейзера еще несколько коробков, а в самой глубине гнезда обнаружил свечу зажигания и штопор.
– Эх! – сказала миссис Раддл с глубоким сенти ментальным вздохом. – А где ему хорошо, там и она счастлива. Эх! Чего там, сразу видно – без ума она от него.
Бантер, вытащив из другого кармана два носовых платка, мужской и женский, снисходительно их сравнивал.
– Это чувство весьма подобает молодой замужней женщине.
– Счастливые денечки! Но то ли будет, мистер Бантер. В конце концов, мужчина – это мужчина. Раддл-то когда выпивал лишку, так всегда меня колотил почем зря. А так он муж хороший был и деньги в дом приносил.
– Прошу вас, – сказал Бантер, рассредоточивая спичечные коробки по комнате, – впредь не проводить подобных сравнений, миссис Раддл. Я служу его светлости двадцать лет, другого джентльмена с таким мягким характером вы не найдете.
– Вы за ним не замужем, мистер Бантер. Захотели – за месяц предупредили, и все.
– Надеюсь, я и сам способен оценить преимущества своего положения. Двадцать лет службы и ни одного грубого слова, ни одного несправедливого поступка. – В голосе послышалось едва уловимое волнение. Бантер положил пудреницу на этажерку, затем бережно сложил блейзер и повесил через руку.
– Везет вам. Про бедного мистера Ноукса такого не скажешь. Хоть он и покойник, а я молчать не стану: он был сварливый, скупой грубиян и вечно всех подозревал. Бедный старый джентльмен.
– “Джентльмен”, миссис Раддл, – это довольно растяжимое понятие. Его светлость…
– Глядите! – перебила миссис Раддл. – Не иначе, сон юной любви [226] к нам по дорожке идет.
Бантер угрожающе сдвинул брови.
– К кому относится ваша реплика, миссис Раддл? – спросил он голосом, достойным Юпитера Громовержца.
– Да это ж Фрэнк Крачли, кто еще-то.
– А! – Юпитер стих. – Крачли? Что же, он ваш избранник?
– Да ну вас, мистер Бантер! Мой? Нашли дуру! Нет, Эгги Твиттертон. Носится с ним, как кошка с котенком.
226
Стихотворение Томаса Мура “Сон юной любви”, положенное на народную ирландскую мелодию, было популярной песней.
– В самом деле?
– В ее-то возрасте! Все молодится, ишь. Смотреть тошно. Кабы она знала, что знаю я… а вишь!
Интригующее откровение было прервано явлением Крачли.
– Здрасьте, – обратился он к обоим сразу. – На сегодня есть работа? Я забежал, думаю: вдруг что надо? Мистеру Хэнкоку я еще час-другой не нужен буду.
– Его светлость распорядился помыть машину, но сейчас он опять на ней уехал.
– А! – Крачли, очевидно, понял это как намек, что можно в охотку посплетничать. – Ну, денек-то слав ный как раз.
Он сделал осторожную попытку сесть, но поймал взгляд Бантера и пришел к компромиссу, небрежно облокотившись на край скамьи.
– Ты не слышал, на когда назначили похороны? – спросила миссис Раддл.
– Завтра, полдвенадцатого.
– Самое время – он же тут неделю с лишним пролежал. Плакать никто не станет, помяните мое слово. Некоторые Ноукса и вовсе терпеть не могли, не говоря уж о том, кто его прикончил.
– На дознании они немного узнали, – заметил Крачли.
Бантер открыл этажерку и выбирал из ее разношерстного содержимого винные бокалы.