Медовый месяц
Шрифт:
Она ненавидела это притворство, эту иллюзию счастливой семейной жизни…
— Что ж, надеюсь, мадам, что вы вернетесь не очень поздно, — строго произнес Джеймс, идя к кабинету. — Прошу меня извинить, но последнее время вы выглядите весьма утомленной.
Джессика фыркнула.
— Спасибо на добром слове! Как будто женщине приятно слышать такое! — крикнула она вниз, перегнувшись через перила.
Но Джеймс лишь сдержанно улыбнулся, торжественно шествуя по коридору.
Надо что-то делать с Джеймсом и Мэри, думала Джессика,
Почтенная пара служила ее деду много лет — Джессика помнила их столько, сколько себя, — и Энгус Маккормик немало оставил им в своем завещании. Вот почему Джессика была крайне поражена, узнав, что супруги Берд вовсе не собираются уходить на покой и уезжать в деревню. А, напротив, намерены остаться в Эдинбурге, чтобы приглядывать за Джессикой и за огромным домом, в котором молодая женщина чувствовала себя одинокой монеткой в пустой копилке.
Надо было что-то решать и с домом. Сущее безумие жить в такой роскоши! Может, стоит найти себе большую квартиру и отпустить Джеймса и Мэри?.. Однако дело терпит.
С усталым вздохом Джессика вошла в спальню, открыла дверцу шкафа и стала думать, что же ей надеть сегодня вечером. Раньше ей не приходилось водить по театрам и ресторанам деловых партнеров, хотя Джессике случалось принимать здесь, в доме, гостей, пока она не переехала в Абердин.
Посоветовавшись с секретаршей деда, Синтией, которая осталась работать с внучкой мистера Энгуса, Джессика решила сводить гостей в театр.
— Ваш дедушка говорил в подобных случаях, что так он спасается от долгих и занудных разговоров со скучными людьми, — сказала Синтия, широко улыбаясь.
— Славная мысль! — рассмеялась Джессика.
Я сама люблю ходить в театр, а гостям… что ж, им придется смириться с этим, думала она, доставая шелковые брюки и черную шелковую безрукавку под темно-алый вечерний кардиган из панбархата.
Затем включила радио, скинула туфли и сняла золотые сережки и цепочку, которые носила на работу. Хотя Джессика не призналась бы в этом ни одной живой душе, она чувствовала себя ужасно одинокой в огромном доме. Включенное радио помогало ей прогнать гнетущую тишину. Джессика никак не могла взять в толк, почему при жизни деда дом не производил такого тягостного впечатления, хотя мистер Энгус по большей части проводил время у себя в кабинете.
С каждым новым днем, проходившим после скоропостижной смерти дедушки, Джессика чувствовала себе все более подавленной и заброшенной. Однако чему тут удивляться, кисло сказала она себе, идя в ванную и включая душ. Она слишком хорошо знала, почему ощущает себя несчастной и одинокой.
Если она и надеялась на примирение с Ринальдо в его последнее посещение Эдинбурга, в особенности после того как они занимались любовью, то ей суждено было разочароваться. Джессика полностью потеряла представление о том, чего же именно он хочет.
— Я решил, что в интересах и твоей, и моей компаний весь мир должен считать, будто мы с тобой счастливо женаты, — заявил Ринальдо на следующее утро, собираясь сопроводить Джессику в офис, чтобы помочь разобраться с менеджером-растратчиком. — И еще, если хочешь, чтобы твое дело процветало, никто не должен догадываться, что ты не в состоянии полностью контролировать дела.
— Ты что, намекаешь, будто я не в силах управлять собственной фирмой? — сердито спросила Джессика.
— Нет. Я уверен, что через некоторое время ты проявишь себя как весьма компетентная бизнес-леди, — ответил Ринальдо знакомым покровительственным тоном. — Но в настоящий момент твоя фирма нуждается в твердой руке. Вот почему, — продолжил он, видя, что Джессика не станет опровергать его вполне справедливые слова, — я полагаю, что нам надо поддерживать иллюзию счастливого брака. Тогда у меня будет законный предлог регулярно появляться в Эдинбурге и решать проблемы, которые возникают в мое отсутствие.
Так оно и пошло, уныло вздохнула Джессика, высушивая свои длинные пепельные волосы. К несчастью для нее, оба знали, насколько беззащитна она перед чарами Ринальдо, насколько сильно желает его…
Таким образом, последующие визиты мужа шли по тому же сценарию, что и первый. Каждую ночь, которую Ринальдо проводил под крышей дома на площади Шарлотты, он приходил к Джессике. И каждый раз упрямо требовал, чтобы она призналась, что желает его.
И как только несчастная женщина не пыталась противостоять его притяжению! Столько раз собиралась запереть изнутри дверь спальни и положить конец этому издевательству! Но так ни разу и не смогла сделать это.
Презирая себя за слабость, Джессика чувствовала полную неспособность противиться собственной отчаянной потребности в тепле, которое дарил ей Ринальдо. С совершеннейшим бесстыдством она радовалась его нежным, эротичным ласкам, отдаваясь мужу в темноте спальни. Они занимались любовью молча и никогда не говорили о сексе днем.
Джессика ненавидела себя еще и за то, что считает дни до следующего прилета Ринальдо. Она не могла быть с ним и быть без него тоже не могла — несмотря на то, что он соблазнил ее, обманом заставил выйти за него замуж. Увы, похоже, она оказалась вовсе не такой суровой и непреклонной, как ей хотелось бы думать.
Очень скоро стало ясно, что Джессике не по силам вынести это напряжение. И однажды, вернувшись к себе в офис после длинного делового заседания, она неожиданно разрыдалась и поняла, что больше не может терпеть сложившееся положение вещей.
О чем она и заставила себя сказать Ринальдо в последнее свидание с мужем, когда, вернувшись из офиса, застала его у себя в кабинете.
— Я не знаю, что делать… Может, развестись, а? — спросила она с несчастным видом. — Я чувствую, что разрываюсь пополам. Не могу больше. И не думаю, что тебе доставляет удовольствие эта гадкая пародия на брак.