Медовый траур
Шрифт:
И в самом деле – зацепка. Но чем дальше я продвигался, тем больше возрастал ужас перед этим чудовищем. Ему мало было убивать. Он добивался совершенства, он прорабатывал свои преступления до мельчайших деталей, отделывал их, шлифовал, как настоящие произведения искусства.
И, убивая, создавал шедевр…
Глава одиннадцатая
Солнце лениво сползало к западу, задыхаясь в выхлопных газах.
Я два часа мариновался в пробках, пот с меня лил так, что рубашку хоть
Наконец-то терраса кафе, с которой открывался вид на забитые людьми тротуары. Я заказал помидоры с моцареллой, съел их, запивая кьянти и вынужденно любуясь этой идиллической картиной, потом неспешно двинулся вдоль распустившей длинные седые пряди Сены к набережной Орфевр.
Дель Пьеро ждала меня в своем логове. Половина девятого вечера, рабочий день только начинается, надо обсудить планы.
Ее, похоже, тоже измучила жара. Как ни старался вентилятор, расплывшиеся на блузке под мышками круги не просыхали, на лице читалась усталость от непомерно тяжелых дней, тревога, не отпускавшая и в эти пустые часы, добавила морщинок, и было заметно, что комиссарше уже за сорок.
Увидев меня, она улыбнулась, но в этой улыбке сквозила принужденная вежливость.
– Садитесь, комиссар, прошу вас. – Она опустила крышку ноутбука, усталым движением отключила его от сети. – Паршивый день, хуже не бывает. – Быстро глянула на грязную тряпку, в которую превратилась моя рубашка, чуть приподняла бровь. – Прежде всего хочу сказать, что насчет меда из ульев – это вы отлично сообразили, поздравляю. Я сразу же поручила Сиберски этим заняться… Вряд ли в наших местах пчеловоды встречаются на каждом шагу.
– Я всего лишь использовал сведения, которыми мы располагаем. Меня навела на мысль эта… Калипсо Брас.
Дель Пьеро кивнула и спросила, прижав руку к животу:
– А как вы себя чувствуете… с этой штукой, которая у нас внутри?
Я прикрыл глаза, подставил лицо под тугие струи воздуха, которые с трудом ворочал вентилятор.
– Так себе… Убийца всерьез нас задел. Глубокая рана, внутреннее кровотечение… Удар настолько же ловкий, насколько продуманный…
Она, глядя в пустоту, ощупывала бока, узкие полоски света скользили по ее медным волосам, – наверное, другим мужчинам она показалась бы сейчас красивой, с этими влажными прядями в золотистых отблесках заката…
– Вы и представить себе не можете, до чего мне все это омерзительно, – скривившись, призналась она. – Думаю, для нас, женщин, это более мучительное ощущение. Я чувствую себя… запачканной… едва ли не изнасилованной…
Изнасилованной… Слово отозвалось взрывом у меня в голове. Изнасилованной изнутри!
Она поднесла к губам дрожащую сигарету, подтолкнула ко мне пачку, из которой я тоже вытащил одну, потом замерла, словно отключившись.
– С вами все в порядке? – спросил я, щелкнув зажигалкой.
Она выпрямилась, подтянулась:
– Да-да,
– Постарайтесь об этом не думать, берите пример с меня.
Она кивнула, подравнивая и без того ровную стопку бумаг:
– Ладно, давайте начнем. Так вот, насчет вскрытия Оливье Тиссерана… Я присутствовала при этом, не до конца… – Она наморщила нос. – Мне доводилось видеть вскрытия, но не такие! Беспредельная мерзость и ужас.
Голос ее утратил утренние агрессивные нотки. Мы, подобно двум камешкам на пляже, были равнодушны друг к другу, но сближены обстоятельствами, а слишком знойный день лишил нас всякого желания препираться и ссориться.
– Из-за малярии? – предположил я.
Она покачала головой. Лицо у нее стало как у младенца, который вот-вот разревется.
– Если бы только это…
– А что еще?
– У Тиссерана на груди с левой стороны был длинный серповидный разрез, сделанный скальпелем или каким-то другим острым инструментом и потом кустарно зашитый шелковой ниткой. Ван де Вельд считает, что рана зарубцевалась дней десять назад.
Между нами извивались ленты дыма, окрашивая наши и без того бледные лица в серые тона.
– Пытки? – выдохнул я вместе с расплывающимся облаком.
– Слишком мягко сказано. Для того чтобы это назвать, не существует слов. Посмотрите сами…
Она протянула мне снимки. У меня кьянти подступило к горлу.
– Похоже на…
– Когда Ван де Вельд сделал надрез… они там копошились, тысячи личинок размером не больше блохи, ввинчивались в кожу, словно буравчики… И все двигались в одном и том же направлении…
Я сдвинул брови, не отрывая взгляда от крупного плана мерзких личинок:
– К сердцу?
– Совершенно верно. По словам энтомолога из лаборатории, это личинки мясной мухи Cochliomyia hominivorax, которая водится в Центральной Америке и откладывает яйца в ранах или в ушах. Ее личинки питаются плотью, прогрызая ходы внутри тела хозяина. Дней через десять они достигают жизненно важного органа – сердца, мозга, печени. Единственный возможный исход…
– Смерть…
– Да, а перед тем – страшные мучения. Представляете, что пришлось вытерпеть Тиссерану! В конечном счете вы сократили его пытку…
Диафрагма перекрыла воздуху доступ в легкие, я закашлялся и резко вдавил окурок в пепельницу.
– И это еще не все, – продолжала она. – Несчастного избивали. Снаружи синяков уже не видно, потому что прошло больше десяти дней, но тканевые структуры многих мышц сильно повреждены. Ноги, руки, спина, грудь… Травмы отчетливо локализованы, и потому можно предположить, что его били тупым предметом – например, палкой или дубинкой.