Медсестра из Райминстера
Шрифт:
Дьюнн была красивой девушкой, похожей на знаменитую Элизабет Тейлор. Правда, улыбалась она редко, и чаще можно было видеть, как она проходила мимо с абсолютно отсутствующим видом.
Мне стало жаль ее: наверняка не слишком приятно неожиданно сменить палату.
Вероятно, она ощущала себя здесь не в своей тарелке. С такими мыслями я постучала вечером в ее комнату.
— Войдите… О, это ты, Kapp! Что случилось?
— Да, собственно, ничего. Просто решила заглянуть к тебе поболтать. Сестра обошлась с тобой сегодня резковато, да?
—
Она небрежно раскинулась на кровати, на ней был довольно вызывающий алый халат. Я заметила, как ее взгляд скользнул по куче учебников, лежавших рядом с ней.
— Что, зубришь? — спросила я.
— Да, а что, у тебя есть какие-нибудь возражения по этому поводу?
— Нет, конечно же нет, но я на твоем месте не стала бы особенно перенапрягаться. Знаешь, я замечала, что людям, которые не слишком преуспевают в практике, легко дается теория.
Она язвительно улыбнулась:
— Вот это я называю чувством такта отбойного молотка!
— Прости, если мои слова тебя задели… — сказала я, тщетно пытаясь наладить с ней хоть какой-нибудь контакт.
Следующая ее фраза весьма неприятно меня обожгла.
— Слушай, Kapp, если тебе больше ничего не нужно, не прекратишь ли ты эту дурацкую болтовню? Я вообще хочу обо всем этом забыть.
— Прости, — сказала я. — Я просто подумала…
— Я знаю, но это бесполезно. Все сострадание мира не поможет, когда дела идут так плохо.
— Ну, тогда я пойду, — сказала я поспешно.
Когда я вышла за дверь, то почувствовала дикое раздражение на себя и на нее, и у меня даже возникло импульсивное желание вернуться и высказать ей все, что я о ней думаю. Но вдруг из ее комнаты я услышала странное бормотание. Она явно разговаривала вслух сама с собой.
Я бросилась в свою комнату. Что же такое творится с Дьюнн?
Я как раз перед этим учила психиатрию, и у меня в мозгах прочно засели всевозможные симптомы психосоматической активности. «Пациент очень разговорчив… Его мысли могут сменяться так быстро, что речь становится малопонятной… Он очень беспокоен, и его суждения часто беспорядочны…»
Я сказала себе, что сама сошла с ума, но продолжала невольно обдумывать свою идею. Может быть, у Дьюнн действительно психическое расстройство? И именно этим объясняется ее неровное поведение и отсутствующий вид во время работы?
Но я моментально забыла о Дьюнн, когда ко мне в комнату ворвалась сестра Лесли:
— Слушай, Kapp, ты видела доску объявлений?
— Да, — зевнула я. — В будущем медсестры не будут ходить мимо докторских корпусов…
— Да нет, я не имею в виду весь этот вздор! Я тебе говорю о праздновании девятнадцатой годовщины основания нашей клиники.
— А! Нас всех заставят мыть и драить полы и окна, а сестра-хозяйка станет каждый день водить к нам каких-нибудь важных персон.
— Слушай, ты дашь мне закончить? Я пытаюсь сказать тебе, что образована инициативная группа для организации развлекательного шоу по этому
Я сразу загорелась. Это звучало здорово. Мы устраивали подобное шоу на «день смеха» в клинике в Манчестере, и у нас получилось классное зрелище.
— Можешь на меня рассчитывать, — сказала я. — А парни придут?
— Да это их идея! И Иуда — один из главных заводил. Помнишь, тот сумасшедший студент, с которым вы так здорово твистовали на последних танцах? Слушай, ты и теперь должна с ним сплясать, Kapp!
— Кто, я? Перед сестрой-хозяйкой и всей клиникой? Ну уж нет!
— Держу пари, ты передумаешь! Ладно, увидимся после ужина!
Когда я пришла в комнату отдыха, там уже все бурлило. Парни выбивались из сил, выдвигая самые сумасшедшие идеи, которые немилосердно отвергались сплоченной группой сестер-старшекурсниц. Наконец старшая сиделка Уильямс, основательно поднаторевшая в организации прошлых шоу, избрала организационную группу, и страсти чуть поутихли.
Иуда радостно меня приветствовал. Его рыжие волосы и борода, казалось, встали дыбом от восхищения.
— Вот и Дженни! У нас будет сногсшибательный номер — «Танец апачей»! Как раз то, что надо, а? Ну-ка иди сюда, давай попробуем.
Не теряя времени, он подскочил, вихрем закружил меня и наконец перекинул через себя. Мне стало так смешно, что для протестов просто не хватило дыхания. И вдруг я увидела знакомую фигуру в дверях.
Это был Дэвид Коллендер.
Сконфуженная, я остановилась, смех замер у меня в горле. Я не видела его со времени нашей последней злосчастной встречи, когда я так глупо ударила его по лицу. Вероятно, во всей истории Райминстера медсестра-второкурсница ни разу еще не вела себя с хирургом подобным образом.
Он подошел к Иуде.
— Очень профессионально, — сказал он, саркастически улыбаясь.
— Стараюсь, сэр, — скромно ответил Иуда. — Может быть, вы тоже исполните у нас какой-нибудь номер? Метание ножей, например?
Доктор Коллендер скривил рот в улыбке.
— Прошу прощения, — сказал он. — Я никогда не знаю заранее, когда буду свободен.
Он повернулся к Иуде спиной и направился ко мне.
— Мои поздравления! — сказал он сухо. — Я вижу, что вы все-таки не возражаете против фамильярности, когда она исходит от студентов-медиков. Вы даже позволяете им швырять себя через голову.
Мое сердце внезапно ухнуло вниз. Значит, он не намерен был забывать тот проклятый инцидент.
— Это было в шутку, — смешалась я. — Но я прошу у вас прощения за то, что произошло тем вечером. Я ошиблась — теперь я это понимаю.
Он мрачно посмотрел на меня:
— Но я все еще теряюсь в догадках, что я такого сделал?
Я отчаянно искала нужные слова. Как я могла объяснить ему это здесь, в переполненной народом комнате? Он держался со мной так холодно, что это отталкивало и пугало меня.