Медсестра из Райминстера
Шрифт:
— Этого не должно произойти, — сказала я. — Судьба не может быть так жестока.
— Хотел бы я быть настолько же уверен в этом.
Он направился к стойке бара за очередной порцией шерри. Вернувшись, он сказал мне, что виделся с Моникой в палате.
— Она, конечно, не может разговаривать, но мне показалось, что она хотела мне что-то сказать. Она повредила себе грудную клетку. Дела обстоят очень неважно, хотя им удалось остановить внутреннее кровотечение.
— Значит, ты не можешь ничего сделать — только ждать?
— Да, но это-то
Мы немного помолчали. Вдруг он сказал:
— Дженни, я так много хочу тебе сказать. Но сейчас я не имею на это права.
Ты понимаешь, о чем я?
Мое сердце забилось так сильно, что я чуть не потеряла сознание.
— Да, понимаю, — ответила я.
— Но могу сказать тебе одно, — произнес он твердо. — Между мной и Моникой ничего не было, что бы она ни говорила. Она достаточно часто пыталась соблазнить меня, и я не претендую на то, что способен противостоять искушению лучше, чем любой другой мужчина. Но так случилось, что мой гнев и обида на нее послужили надежной защитой для моей морали. Я просто хочу, чтобы ты знала, что морально я свободен, каким бы запутанным ни стало мое положение в дальнейшем.
— Я понимаю, — сказала я.
Он взял мою руку и пожал ее, не говоря ни слова. Все изменилось за это короткое мгновение. Теперь я знала, что он меня любит.
Вскоре после этого мы ушли из бара. На улице начал накрапывать дождь. Его мелкие капли серебрились в свете фонарей. Когда мы доехали до перекрестка, припустил настоящий ливень. Я попросила Дэвида остановить машину и высадить меня здесь, как мы условились заранее.
Но он запротестовал:
— Ты не можешь идти под таким дождем! Ты промокнешь до нитки. Пусть мы рискуем тем, что нас увидят, но я довезу тебя до ворот. Вряд ли там может быть много народу.
Но получилось так, что, когда я вылезала из машины, кто-то поздоровался со мной. Это был молодой патологоанатом Питер Грей. Я помахала ему рукой и побежала прочь, но я поняла, что он видел нас вдвоем. И еще я знала, что его отделение охотно распространяло поступавшие к ним слухи.
Вскоре выяснилось, что мои страхи не были напрасными. На следующее утро по «Бастилии» пронесся скандальный слух. За завтраком ко мне подсела Линда.
— Это правда, что вчерашний вечер ты провела с Дэйвом Коллендером?
— Да.
Она откинулась на спинку стула.
— Дженни, ты что, с ума сошла? А я-то всех уверяю, что ты не совершила бы подобной глупости. Ты знаешь, какая у него сейчас репутация?
— Знаю. Полагаю, фабрика слухов работает в полную силу?
— Это еще мягко сказано. Твое имя у всех на устах. Дженни, зачем ты это сделала? Если сестра-хозяйка узнает, она будет просто обязана вмешаться.
— Благодарю за заботу. Я в состоянии и сама справиться со своими проблемами.
Меня огорчило, что пришлось нагрубить Линде, ведь она была такой хорошей подругой. Но я была слишком расстроена, чтобы держать себя в руках.
В палате старшая сестра была со мной холодна; я заметила, что даже
Во время завтрака в столовой, когда я вошла туда, повисла зловещая тишина. Я была слишком встревожена и смогла выпить только чашку кофе.
На обратном пути сестра-смотрительница окликнула меня:
— Сестра Kapp, вас хочет видеть сестра-хозяйка.
Мое сердце упало. Значит, меня вызывают на ковер.
Сестра-хозяйка приняла меня спокойно, и я подумала, что, возможно, она окажется достаточно чуткой, чтобы не высказывать своего мнения, прежде чем не узнает, что произошло. Она оглядела меня с ног до головы через свой огромный рабочий стол.
— Что ж, сестра Kapp, я слышала разговоры относительно вас и доктора Коллендера. Правда ли, что вчера вечером вы с ним встречались?
— Да, сестра-хозяйка.
Она вздохнула:
— Вы, разумеется, понимаете, как неразумно поступили, позволив заметить вас вместе в такой неблагоприятный момент?
Я открыла было рот, но снова закрыла его. Огромный комок подступил к моему горлу. Неожиданная доброта в ее голосе подействовала сильнее, чем ожидаемая враждебность. Я комкала в руках намокший платок, стараясь унять хлынувшие потоком слезы.
— Сядьте, сестра. Постарайтесь успокоиться. Торопиться некуда.
И сестра-хозяйка принялась разбирать какие-то бумаги. В конце концов я кое-как взяла себя в руки.
— Ну, сестра Kapp?
— Между нами не было ничего предосудительного, сестра-хозяйка, честное слово! Он был одинок, ему нужно было дружеское участие. Мне хотелось помочь ему.
— Вы влюблены в доктора Коллендера?
Я кивнула:
— Хотя он об этом не знает.
Ее лицо показалось мне мудрым и грустным.
— Вы поступили глупо, сестра. Но я верю вашим словам о том, что между вами ничего не было. К несчастью, в местных газетах разведали уже, что к делу причастна медсестра. Ваш… э… выход вчера вечером широко освещен в сегодняшней прессе…
Ее голос стал сухим. Она продолжала:
— И доктор Коллендер все еще находится под пристальным вниманием репортеров. Я считаю своим долгом очень серьезно предостеречь вас от общения с ним. Обещайте мне не видеться с ним. Помните, что я прошу вас об этом не только для его блага, но и для вашего.
Я знала, что она права. Мои собственные чувства больше не имели значения. Я и так уже причинила ему достаточно вреда.
— Обещаю, сестра-хозяйка, — сказала я.
Следующие двадцать четыре часа Моника Фрайн находилась между жизнью и смертью. Мне было сложно получать информацию о ее состоянии. Из-за всех этих слухов, витавших вокруг моего имени, я не могла узнавать новости в самом реанимационном отделении. Вместо этого мне приходилось, навострив уши, слушать все больничные сплетни, какие только можно. И всякий раз, когда мне удавалось услышать новости, они были одинаковы. Без изменений… Состояние все еще очень тяжелое… Хуже, чем вчера…