Медсестра
Шрифт:
— К Жардине, выходит,мне теперь надо обращаться? Колетт перевела взгляд на Алену, вынуждая и ее вступить в разговор, но та была безучастна .
– - К Жардине, — подтвердил Анри.
Стряпуха секунду молчала и, отчаявшись, решилась на последний штурм:
— Мадам Лакомб, да что же это такое?! — возмутилась она. — При чем тут инспектор Жардине? Я же у вас работала! С вами давайте и уладим этот вопрос! У меня ведь договор, юридическая бумага, я и в суд могу подать! А зачем нам судиться?!
— Подавайте в суд, — меланхолично проговорила Алена.
— Как это — подавайте?! Что ж, мы по-человечески не можем?! Вы мне заплатите за эти дни — и все!
— А вы работали?
— Я не работала, но не по своей вине! — не отступала Колетт. — Я по вашей вине не работала! Какая мне разница, где вы были, мадам?! В Венеции, в России или в тюрьме! Мне все равно!
— Мадам, разрешите, я ее выпровожу? — вступился Анри.
— Не надо.
— Что значит — выпровожу? Ты, Анри, веди себя поаккуратнее, а то ведь и я могу за себя постоять! Ишь — выпровожу!
— У вас с кем заключен договор, Колетт? — поинтересовалась Алена.
—- Как — с кем? С мсье Лакомбом.
– Вот к нему, и обращайтесь.- У Колетт отвалилась челюсть. Она даже не сразу взяла в толк, о чем говорит Алена.
– Но мсье Лакомб умер, мадам.
— Значит, и договор ваш больше юридической силы не имеет. Вам нужного его перезаключить со мной, но я этого делать не буду!
— И что это значит?
— Это означает, что вы больще не работаете в «Гранд этуаль»! — тихим голосом ответила мадам Лакомб.
Колетт умолкла и тяжело плюхнулась на стул. Анри победно улыбнулся.
–
— Я пойду, мадам, принесу еще дров на вечер,-проговорил он.
Колетт шумно завздыхала, понимая, что ее штурм с треском провалился. Но уходить стряпуха не собиралась.
— Колетт, идите домой, я очень устала, и мне не до споров с вами! — предвосхитив ее новую атаку, произнесла Алена. — Потом как-нибудь поговорим!
— Но, мадам Лакомб, ради памяти Мишеля вы не можете меня уволить! — В глазах поварихи блеснули слезы, она вытащила платок, приложив его ко рту. — Поймите, я всю жизнь проработала на вилле «Гранд этуаль», всю жизнь, и было бы несправедливо лишать меня этой работы! Кто вы такая, в конце концов, что вы себе позволяете?! Пришла, все захватила, приличного человека на тот свет отправила и начала свои порядки устраивать?! Мы не позволим!
— Вон отсюда! Вон из моей жизни! — не выдержав и подскочив со стула, вне себя закричала Алена по-русски. — Вон! И чтоб я никогда тебя больше не видела! Вон отсюда!
Всё произошло столь неожиданно, что Колетт хоть и не знала ни единого русского слова, но все тотчас поняла, подхватила свою сумку и пулей вылетела из дома. Запнувшись за порог, кубарем выкатилась с крыльца и что есть мочи помчалась по дороге в поселок, оглядываясь назад, словно была уверена, что за ней обязательно снарядят погоню. Но никто и не думал ее преследовать. Анри, узревший насмерть перепуганную стряпуху и ее дикое бегство, был изумлен, не понимая, чем ее Алена проняла.
— Что вы ей такое сказали, что она убежала как ошпаренная? — полюбопытствовал он.
— Заговорила по-русски.
— Да, мне рассказывали, у вас есть в языке очень крепкие выражения! Жаль, что я их не слышал!
На следующий день позвонил Виктор и сказал, что сегодня вечером он выезжает поездом и завтра, тоже к вечеру прибудет в Париж, а домой примчится лишь послезавтра.
— Надеюсь, к этому времени застать всех живыми и здоровыми! — весело попрощался Виктор. — А тебя, моя очаровательная соседушка,буду рад обнять и поцеловать!
Когда из сада вернулся Анри, Алёна рассказала садовнику о скором возвращении Виктора.
— Вот и хорошо, — вздохнул он.
Она налила ему кофе
— Что-то случилось, мсье Анри? — взглянув в его хмурое лицо, спросила мадам Лакомб.
— Темно-голубой ситроен стоит на берегу Роны с раннего утра.
— И что? — не поняла Алена.
— Странно все это? Я заметил,что у них есть бинокль и они постоянно им пользуются. И еще одно мое наблюдение: это явно не полицейские. Может быть, нам заявить в полицию?
– И что мы им скажем? Что темно-голубой «ситpoeн» стоит на берегу Роны?
Садовник ничего не ответил.
– Мне надо бы сходить в поселок к Стефану-взять у него электроточило. Я хочу два топора наточить, ножи, да и садовые ножницы мои притупились.
— Так сходите!
– улыбнулась Алена.
— Теперь боюсь отлучаться из-за этого «ситроена»!
— Идите, я не из пугливых! При случае и сама отпор могу дать!
— Вот это уж ни к чему! — нахмурился садовник. — А хотите, вместе сходим?
— Нет-нет, идите, Анри, а я лучше посмотрю фильм. Не хочется никуда выходить, да и ветрено.
— Но ветер теплый...
— Нет-нет, идите!
Садовник ушел, а она по договоренности с ним заперла наружную дверь на замок. Пообещала: открывать никому не будет, а ключ у Анри есть, он вернется и откроет. Алена еще вчера среди десятка русских видеокассет присмотрела одну, этот фильм когда-то, в пору ее жизни в Заонежье, произвел на нее сильное впечатление.
– Он назывался «Москва слезам не верит». А потому, едва ушел Анри, она приготовила себе горячего кофе со сливками, сделала бутерброд с овощами и ветчиной, забралась в большое кресло и начала смотреть, через пять минут позабыв обо всем на свете. И даже когда услышала скрежет ключа в замке,означавший,что вернулся Анри, она не смогла оторваться от экрана, продолжая смотреть фильм. Как раз шла смешная сцена приема кавалеров в доме-высотке, где две подружки из провинции изображали профессорских дочек, разгуливая по огромной квартире.
На мгновение почувствовала запах хлороформа, удивилась, хотела уже обернуться, но чьи-то сильные руки мертвой хваткой сжали шею и лицо, кто-то еще накрыл рот и нос марлевым усыпляющим тампоном. Она дернулась, пытаясь вырваться из страшных объятий, но словно стальные клешни сковали все тело. Она замычала, надеясь, что Анри ее услышит, но через мгновение тело обмякло, и те же сильные руки легко подняли Алену. Она услышала, как звякнула,
разбилась кружка с остатками холодного кофе, стоявшая, на подлокотнике кресла и язвительный голос проговорил по-французски: