Медсестра
Шрифт:
— Так-то лучше, — усмехнулся убийца.
Алена намочила полотенце, стерла кровь с лица Рене. Оказалось, бровь глубоко рассечена, и было необходимо срочно ее зашить. Хозяйка «Гранд этуаль» стала искать подходящие нитки, иглу, но Петр, державший, как палицу, в руках черпак из нержавейки, потребовал сначала заклеить ему рану на голове.
— Ударчик вышел неплохой, голова как медный таз гудит! — усмехнулся он. — Посильнее бы замах — и черепок могла бы раскокать!
Она прижгла йодом рану на голове Грабова, заклеив ее пластырем.
— В доме есть спиртное?! — проскрежетал тот в ярости.
Рене указал на бар. Русский налётчик схватил початую бутылку виски и в несколько глотков опорожнил ее. Многое повидавший в своей жизни Виктор не без удивления смотрел на громилу. Алена налила Рене полстакана коньяка и прокалила на огне иглу.
— Придется зашивать без наркоза, так что лучше выпить, — объяснила она.
Он кивнул, мелкими глотками выпил предложенный коньяк и попросил еще. Грабов нашел литровую бутылку гавайского рома и принялся без задержек опустошать ее.
Она сделала первый стежок и Виктор застонал, стиснув зубы.
— Потерпи, родной мой, я знаю, очень больно, зато зашью так, что и следов не останется!
Она налила ему еще коньяка, и он залпом выпил. Кровь натекала на глаз, и приходилось ее убирать.
— Я не успел войти, как он тяжелейшим ударом свалил меня с ног! Это чудовище, а не человек! — сдерживая боль, зашептал Рене на русском, но потом перешел на французский. — Сюда едет инспектор Жардине, наше спасение. Монстр знает французский?
— Вряд ли.
— Тогда я буду говорить только на нем.
Она кивнула, К ним подошел Грабов.
— О чем воркуете, недобитые буржуи? — ухмыльнулся он,взглянул на шов. — А ты смотри-ка, лихо шьешь!
Алена знала, когда Петр выпивал, сначала становился простецким, свойским парнем, даже ласковым, но, едва перебирал, мог убить и брезгливо переступить через труп. Злоба тогда переливалась у него через край. Сейчас же пока еще им владело щедрое благодушие.
— Я чувствовал, что ты кого-то успела заарканить! — хохотнул Грабов. — Она прыткая! Со мной кувыркалась, а хирурга придерживала. Теперь по старикам пошла? Он по-русски-то кумекает?
— Нет.
— На хрен тебе эта развалина?! Чтоб через пять лет горшки за ним выносить? Мало в больницах натаскалась? Я еще понимаю, почему за инвалида пошла! Прислуживала, привыкла, да и хоромы стоящие, бабки есть, а тебе хотелось из теткиной нищеты выскочить. Все понятно. А тут чего ловить? Геморрой и ревматизм? Какой он тебе защитник, если его соплей перешибить можно! Ему, понятное дело, к старости сиделка потребуется и такая ломовая лошадь, как ты, чтобы по дому убиралась да жратву готовила. А проживет этот хмырь еще лет тридцать! Сейчас ты баба в самом соку, похудела и конфеткой сделалась, так пососать и хочется! Найди крепкого, молодого, который бы так окучивал, что искры из глаз, сыпались! Я тебе дело говорю! Они на жалость тебя давят, а ты по уму живи! Как эти сволочи!
Виктор, выслушав эти русские откровения, задергал желваками, забыв на мгновение даже о своей жуткой боли.
— Заткнись ты! — не выдержав, оборвала советчика Алена.
Грабов засверлил бывшую жену колючими глазками.
— Я с тобой, шалава, пока по-хорошему базарю и лучше не зли меня! Знаешь, чем кончится! Я вас обоих тут урою!
Бывшая медсестра сделала последний стежок,
завязала узелок, стерильным тампоном промокнула кровь.
— Подержи, — привычно бросила Алена Виктору, с которым всегда разговаривала по-русски, и тотчас поняла, что проговорилась. — Тьен! — мгновенно повторила она, оглянулась, чтобы узнать, заметил ли ее прокол Грабов.
Но тот, несколько секунд назад еще изрыгавший страшные угрозы, теперь, казалось, дремал, закрыв глаза, приоткрыв рот и откинув голову на мягкую спинку кресла. Штоф виски и литр крепкого гавайского рома могли свалить и слона. Однако стоило Алене подняться на ноги, как Грабов встрепенулся и, набычившись, с подозрением уставился на них, готовый отразить любой неожиданный удар. Лишь поняв, что никто нападать не собирается, повернулся к бару, схватил штоф английского джина, сделал пару затяжных глотков. Громко крякнул. После чего его туманный взор прояснился и заонежский громила скривил тонкие губы. Первый признак того, что прежнее спиртное благодушие закончилось — и они теперь остались наедине с выродком и убийцей.
— Сходи пожрать принеси! — бросил он Алене.
Та вышла на кухню. Форточка была открыта, и она
услышала, как к дому подрулила машина. Погасив свет, она заметила две фигуры, крадущиеся к ее дому.
В одной из них она узнала инспектора Луи Жардине. Напарник же инспектора оказался щуплым и тщедушным. Когда Виктор сообщил о скором приезде полицейских, мадам Лакомб обрадовалась, предположив, что нагрянет целая группа захвата. Этим же двоим Грабов без всяких усилий свернет шеи.
Жардине с помощником осторожно поднялись на ее крыльцо, и Алена увидела молоденького, с цыплячьей шеей, остроносого жандарма, который наверняка
поступил на работу неделю назад. Даже форма на нем топорщилась.
«Старый дурак, не мог взять парня покрепче! — разозлилась она. — К тому же, скоро выяснится, что оба приехали без оружия».
— Тебя за смертью посылать?! — Из гостиной донесся грозный рык.
Алена схватила кусок ветчины, сыру, плетенку хлеба, принесла, молча выложила перед Грабовым. Тот наполовину опустошил уже и штоф с джином, но к ветчине не притронулся. Отрезал лишь кусок сыра, лениво разжевал. В таких стрессовых ситуациях алкоголь, видимо, взбадривал, придавал сил, а еда, наоборот усыпляла.
— Жардине э веню! — бросила она Рене.
Что ты ему сказала?! — прорычал Грабов.
– Я сказала, надо покормить собак!
— При мне говорить только по-русски! — потребовал громила. — Иначе голову разнесу!
— Хозяину можно пойти покормить собак? — спросила Алена.
– Нет!
Через пять минут Петр допил джин, и тотчас раздался резкий стук в наружную дверь. Грабов встрепенулся, выхватил газовый пистолет, который отобрал у Виктора, знаками велел хозяину выйти в прихожую, сам схватил Алену, зажав ей рот, приставил пистолет к ее виску.