Медведев и развитие
Шрифт:
Воскресить Россию - значит вырвать ее из трясины всеобъемлющего Иметь. Посадить на цепь воющее тоскливое вожделение: "Это хочу иметь, и это, и это". Изгнать количество из качества (менял из храма).
Личность - это то, что способно Быть. Экспансия Иметь - это тление. Достоевский напряженно наблюдает за тем, как тлеет в бесконечно им любимой России правящее сословие. В том числе, за тем, как, тлея, то есть, теряя личностное, сословие приобретает способность ничему не удивляться и считает эту способность - хорошим тоном.
Достоевский прямо связывает подобное "хорошетоние" с тем, что индивидуумы, слагающие это сословие, тлея - глупеют. Еще раз подчеркну: для Достоевского потеря
Потрясающая точность и глубина мысли! Достоевский устанавливает, что потеря способности удивляться имеет общий источник с потерей способности соблюдать приличия, то есть что-то уважать - себя, других, страну и так далее. И что этот общий источник - метафизическая глупость, порождаемая тлением личности.
А еще Достоевский в своей концепции тления вводит понятие "инерция". Он утверждает, что глупость порождает инерцию, а инерция усугубляет глупость. Предреволюционное состояние правящих сословий всегда чудовищно инерционно. Казалось бы, небольшой точный поворот - и все будет спасено. Но поворот невозможен. Как и точность. Кого исторический дух хочет наказать, того он поражает инерционностью.
Чтобы не быть голословным, позволю себе еще одну цитату из того же "Бобка": "Наверху, когда еще мы жили, то считали ошибочно тамошнюю смерть за смерть. Тело здесь (разговор ведется, как вы, наверное, помните, между покойниками на кладбище - С. К. ) еще раз как будто оживает, остатки жизни сосредотачиваются, но только в сознании. Это - продолжается жизнь как бы по инерции [... ] еще месяца два или три... иногда даже полгода... Есть, например, здесь один такой, который почти совсем разложился, но раз недель в шесть он все еще вдруг пробормочет одно словцо, конечно бессмысленное, про какой-то бобок [... ] Ну, а как же вот я не имею обоняния, а слышу вонь? Это... хе-хе... тут вонь слышится, так сказать, нравственная - хе-хе! Вонь будто бы души, чтобы в два-три этих месяца УСПЕТЬ СПОХВАТИТЬСЯ (выделено мною - С. К. )... Так сказать, ПОСЛЕДНЕЕ МИЛОСЕРДИЕ (выделено мною - С. К. )".
Наши западники после 26 августа 2008 года пребывают, по сути, в фундаментальной экзистенциальной ситуации "Бобка". Они могут отреагировать на эту ситуацию по-разному. Могут УСПЕТЬ СПОХВАТИТЬСЯ. Прошу, прислушайтесь к этим удивительно емким словам российского гения - именно УСПЕТЬ и именно СПОХВАТИТЬСЯ. Они могут успеть спохватиться... А могут... могут и не успеть.
08. 10. 2008 Завтра №:41
Мне звонят мои друзья, возмущенные передачей "Судите сами" на Первом канале 2 октября 2008 года. Передача была посвящена трагическим событиям 1993 года – октябрьскому расстрелу Дома Советов и другим "шалостям" раннего ельцинизма. Например, знаменитому апрельскому референдуму "Да-да-нет-да". Тому самому референдуму, на котором впервые были применены запрещенные технологии взлома психики. Нейролингвистическое программирование (НЛП), прочие наработки, созданные военными психологами для подавления психики чужого населения в условиях ведения военных действий на его территории. Тут же этими средствами вели войну со своим населением. Или – уже чужим?
На все возмущения моих друзей я отвечаю: "Идет политическая война".
Друзья говорят: "Мы же видим, что твое высказывание искромсано! Мы достаточно профессиональны, чтобы и более тонкие склейки улавливать. А тут – грубейшие склейки. Таких склеек не было со времен НТВ Гусинского!"
Я отвечаю: "Идет политическая война".
Друзья говорят: "Ты не можешь не понимать, что Первый канал сознательно играет на стороне монстров либерализма, валяющихся на свалке истории. А когда ты им оппонируешь, то кромсают не скальпелем – штык-ножом".
А я опять отвечаю: "Идет политическая война".
Друзья заводятся: "А как же эти, эти и эти (называются имена телевизионных работников). Они на чьей стороне воюют? Они патриоты? Конъюнктурщики? Засланные казачки?"
Я: "Это совершенно нормальные люди. У них есть и позиция, и свой взгляд на происходящее. Дело не в них, а в Системе. Система входит в режим автоколебаний. А люди... Они же не только люди, но и функционеры этой Системы".
Друзья начинают называть еще более высокие имена.
Я: "И это нормальные люди. И у них есть позиция. Но если телевизионщики – функционеры Системы, то эти люди – высокие функционеры Системы. Надо смотреть правде в глаза – старая Система не выдерживает новых нагрузок. Она взяла на себя совершенно не свою роль. У нее парадигмальный кризис, понимаете? Не кризис функционирования, не кризис системной архитектуры, а кризис оснований. Это страшная штука".
Тогда друзья называют совсем высокие имена.
Я отвечаю: "А это – высочайшие функционеры Системы. Той самой Системы, которая не выдерживает нагрузок, путается в кодах, логистике. Вы мне имена называете?. . Имена вторичны. Любой функционер – заложник автоколебаний не справляющейся Системы".
Друзья отпускают ядовитые реплики. А когда телефоны умолкают, я остаюсь наедине со своими мыслями и понимаю, что для друзей события 1993 года не имеют метафизического смысла, а для меня имеют.
Я благодарен Путину за то, что он назвал распад СССР геополитической катастрофой. И абсолютно убежден, что он сделал это от сердца, а не по конъюнктурным соображениям. Но для меня-то распад СССР – это метафизическая катастрофа. И я эту оценку считаю научной, а не базирующейся на симпатиях и ценностях. А из различия оценок качества катастрофы вытекает очень многое.
Главное – представление о необходимых действиях в посткатастрофический период. Травма пространства и травма смысла лечатся по-разному. Конечно, пространство связано со смыслом, а смысл с пространством, но это все-таки не одно и то же.
В период с 1987 по 1991 год (всего-то четыре года) Верх обменяли на Низ, идеал – на совокупность определенных... скажите, как вам нравится... Соблазнов? Возможностей? Ну, пусть возможностей. В число возможностей, которые обменяли на идеал, входили прежде всего возможности материальные. Еда – отсутствие дефицита (полные прилавки вместо пустых), другой ассортимент продуктов (не для всех, но для многих), а также возможность не стоять в очередях, что отнюдь не мелочь. Следом за едой речь шла обо всей корзине потребительских товаров, о новых возможностях решать жилищную проблему (уже для немногих) и, наконец, о развлечениях (отсутствие идеологической цензуры, нравственных ограничений, возможность отдыха за рубежом).
То, что я назвал, – это материальные возможности. Но я согласен приплюсовать к ним другие, более высокие. За рубежом можно, например, не только отдыхать, грея телеса на пляже, но и любоваться Римом, Парижем, проводить часы и дни в Лувре или в галерее Уффици.
Но это – все равно возможности. Герой О`Генри едко заметил: "Песок – плохая замена овсу". Является ли для кого-то идеал "песком", а все эти совокупные жизненные возможности "овсом", или наоборот – неважно. Важно, что обмен идеала на возможности – это игра на понижение, движение сверху вниз, скольжение, контринициация. А значит – падение в буквальном смысле слова. Оно же – метафизическая катастрофа.