Медведи и Я
Шрифт:
Все трое медвежат, на мой взгляд, слишком много времени посвящали игрушкам, будь то в вечерние часы, когда мы сидели на холме перед хижиной и даже небо казалось сонным, или во время ежедневного купания в озере либо в Отет-Крике. Расти целыми часами боролся со старым кофейником и грыз его. Иногда он брал кофейник с собой поплавать и если упускал его на глубину, мчался ко мне и ревел как теленок, пока я не спасал кофейник. К счастью, Дасти и Скреч играли с предметами, которые не тонули. Дасти кувыркалась, боксировала и подкидывала большую еловую шишку, а Скреч делал вид, что стережет обыкновенное полено. Не представляю себе, какой ярлык нашли бы зоологи для этого пристрастия медвежат к игрушкам. По-моему, выбор игрушек был лишен всякой логики и непредсказуем.
Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что медвежата получали дополнительную радость от того, что были вместе. Их безграничная жизнерадостность доказывала, что в своей семье они чувствовали себя уверенно. На мой взгляд, игрушки выражали своеобразие
Пятнадцатого сентября в овраге позади хижины, в сотне ярдов от Отет-Крика, я наткнулся на богатый выход золотоносного песка. Единственный минус этого дара божьего заключался в том, что овраг был сухой, и мне приходилось тащить песок для промывки к реке, чтобы отделить песчинки золота от пустой породы. Я стал бы, конечно, спорить и доказывать, что у меня не было времени соорудить промывочный лоток, но ни за что не признался бы, что откладывал это, лишь бы проводить больше времени с медвежатами. Им надоело каждый день ходить за мной от места раскопки к реке и обратно, поэтому они чаще всего возились на опушке леса, отрабатывая некоторые комбинации дзюдо и каратэ для троих, а то и четверых борцов. Иногда я не выдерживал, бросал лопату и лоток и присоединялся к их играм. При этом медвежата откладывали личные счеты друг с другом и пользовались случаем сквитаться со мной за то, что я не позволяю драться в доме, и вкладывали массу эмоций в каждый нокдаун; все неизбежно кончалось тем, что по вечерам я доставал иголку с ниткой, йод и лейкопластырь. Когда на тебя одновременно с трех разных сторон нападают медведи общим весом в сто восемьдесят пять фунтов, это чуть-чуть многовато для обыкновенного не очень крупного мужчины.
В эту осень медвежата привязывались ко мне все сильнее и сильнее, и одновременно они со все большим интересом приглядывались ко всем мелочам жизни окружавшего нас мира дикой природы. Чудеса этого мира отражались как в зеркале в их поведении, каждый погожий день они так и рвались на прогулку, горели желанием изучить каждый квадратный дюйм окрестностей озера Такла, и этот жгучий интерес только на пятьдесят процентов относился к пище, несъедобные предметы притягивали их не меньше.
По-моему, большие успехи медвежат объяснялись тем, что поблизости не было других людей и никто не отвлекал их от тех простых занятий, которым я их обучал. Поскольку я с самого начала стремился подготовить медвежат к самостоятельной жизни среди дикой природы, я внимательно следил за каждым изменением в их поведении. Стремясь не допустить их одомашнивания, я в то же время опасался вытолкнуть их слишком рано в яростный, жестокий мир, где им придется бороться за существование с другими медведями. Я сознательно пытался разрешать все проблемы умения находить корм, укрытие, привить им навыки обороны, самоутверждения, игр и отношений друг с другом с точки зрения медвежьих, а не человеческих критериев во всем, кроме правил поведения в доме.
Я видел, что мой замысел осуществлялся успешно, это подтвердилось как-то утром, когда в гниющем болоте мы выкапывали луковицы растения, похожего на эрроурут. Я нарочно не стал поднимать тревогу, когда крупный барибал-двухлетка подкрался к Скречу и ударом головы опрокинул его на спину. Хотя я всей душой ненавижу медвежьи драки, в этот раз я хотел посмотреть, что сделают медвежата в ответ. Расти и Дасти, которых почти не видно было среди тростника, мгновенно поднялись на дыбы, чтобы узнать, почему заорал Скреч. В мгновение ока они оказались рядом с братом и принялись раздавать апперкоты и другие «подарки» старшему медведю, вполне достойно защищая свою честь. Моя троица уже было погнала врага прочь, как вдруг уступила непреодолимой истинно медвежьей склонности обнюхиваться с чужаком. Вообще-то этот агрессор был не так уж плох, по правде говоря, Дасти даже слегка приплясывала перед ним. Двухлетка потянул носом в мою сторону и с ужасом увидел, как я поднял и погладил медвежат. Он сопровождал нас мили четыре, но не подпускал меня ближе чем на шесть футов. Придя домой, я не пустил его внутрь, хотя он и ползал на брюхе и жалобно повизгивал, но я не знал, как поведет себя этот двухлетний двухсотфунтовый медведь, привыкший к лесной жизни, в нашем упорядоченном жилье. Я сделал ошибку, бросив ему лосося, и он еще семь дней каждое утро ходил с нами на промысел.
Играя с этим добродушным молодым медведем, медвежата проявили тактическую сметку и необычайное чувство юмора. Когда этот старший медведь располагался у стенки дома подремать на солнышке, Расти подкрадывался к нему и бил его по носу, этому самому чувствительному месту у медведей. Медведь выпрямлялся, чтобы схватить обидчика, и тут Дасти и Скреч хватали его за поджилки, что вызывало судорогу — медведь бросался вперед и всякий раз валился мордой наземь, когда медвежата проделывали этот трюк. Хотя проказники все время использовали один и тот же прием, медведь никак не понимал, что Расти
В начале октября Расти весил восемьдесят фунтов, Дасти семьдесят пять, а коротышка Скреч — около шестидесяти. Почти все, что они съедали, переходило не в жир, а в рост, но аппетит их стал пропадать, они уже не лопали все подряд, как в сентябре. Так природа готовила их к зимней спячке.
Убирая как-то крупные, отполированные ледником валуны с места своих раскопок, я спохватился, что медвежат не видно. Большой медведь не появлялся уже несколько дней. Сначала я подумал, что он, наверное, пришел к хижине и медвежата удрали поиграть с ним. По своей привычке я всякий раз, когда они не вертелись у меня под ногами, отправлялся разбираться, в чем дело. На этот раз они нашлись всего футах в пятидесяти от меня. Став полукругом, обнажив клыки и вздыбив шерсть на загривке, они молча наблюдали, как медленно, напружинившись приближается росомаха, животное, чей необыкновенный ум, удивительная сила, непредсказуемый нрав и настойчивость снискали ему необычайное почтение в наших северных лесах. Росомаха эта была ростом с большую таксу. Нацелившись глазами на глотку Скреча, она медленно приближалась, то вытягивая, то втягивая голову, совсем как челнок ткацкого станка. Она выбирала удобный момент для быстрого и смертельного броска. Похоже, будто медведи понимали, что росомаха умеет лазать по деревьям, и не пытались спастись от нее на ветках. Да и времени на это не было. Расти и Дасти встали вплотную к Скречу, построившись клином в ожидании врага. После схватки с собаками в грязи Топли-Лендинга это было их первое столкновение не на жизнь, а на смерть. Они избрали удачную формацию для обороны, но и росомаха старалась выискать удобную позицию для мгновенного броска, именно такая стратегия дает этим животным преимущество перед добычей. Казалось, сам инстинкт подсказывает медведям, как вести себя с этим убийцей. В последнюю минуту я не выдержал и вмешался, хотя это и было не педагогично; готовясь к прыжку, росомаха выгнула спину дугой, и я ударил ее лопатой, сбив с ног. По-видимому, росомаха или не заметила моего появления, или не обратила на меня внимания. Через полсекунды после моего вмешательства вступил в силу закон севера. Бросившись вперед, как распрямившаяся пружина, медвежата продемонстрировали тот чудовищный запас силы, скорости и отчаянной ярости, о существовании которых эти звери, кажется, сами не всегда подозревают. Разом вцепившись в мягкое брюхо росомахи, они разорвали ее в клочья.
Начало зимней спячки
Встреча с росомахой в ущелье произошла, конечно, далеко не случайно. Очевидно, росомаха уже не первый день выслеживала свою добычу, что вполне соответствует обычаям этого хищника. Но все же росомахи крайне редко решаются нападать на медведей, и этот случай тоже служит примером той борьбы не на жизнь, а на смерть, которая начинается во время засухи. Сразу после лесного пожара несколько раз побрызгал дождик, но вообще лето выдалось необыкновенно засушливое. Засуха, продолжающаяся два лета подряд, на севере континентальной части Британской Колумбии наблюдается довольно часто. Но когда после двух бесснежных зим два лета подряд не выпадает дождей, это означает катастрофу, которая влечет за собой переворот в жизни животных и растений, чье существование находится в тесной зависимости друг от друга.
Однажды морозным утром мы с медвежатами совершали обход наших оскудевших угодий, как вдруг они остановились точно вкопанные, к чему-то принюхались, задрав носы к безоблачным небесам, обернулись и поглядели на меня с лукавым выражением. Погода собиралась перемениться. Как всегда бывает перед понижением атмосферного давления, всю ночь напролет тревожно завывали койоты. Сновали в воздухе шумливые птицы, оставшиеся после отлета больших караванов, и, казалось, выкрикивали последние новости. Воздух в то утро был так напоен светом, что тени в лесу по-зимнему отливали синевой; стояло полное безветрие. Гладь озера была недвижна как стекло. К полудню с запада приплыли длинные, рваные перисто-кучевые облака, предвестники дождевых туч. На закате закапал дождик и лес задышал освежающим ароматом опавшей хвои, который был неощутим в сухую погоду. Запоздалые стаи качурок снизились и остались ночевать на берегу озера; но вместо привычных резких криков, тоскливее которых, говорят, ничего не бывает в природе, эти птицы издавали только тихий посвист, который гармонически сливался с шумом дождя в какую-то дремотную музыку; смешение звуков напоминало приглушенное гудение органных труб среднего регистра. У медвежат явно слипались глаза, но они, навострив уши, боролись с одолевающей дремотой, видя, что и я прислушиваюсь к непривычным ритмам.
После дождей участок, на котором мы промышляли себе пищу, вдруг совершенно оскудел под влиянием нагрянувшей стужи, и я рискнул отвести медведей в более отдаленные места. Эта попытка привела к неожиданному открытию, из-за которого я с головой окунулся в лихорадочную деятельность, стараясь как можно больше успеть сделать до первого снега. Совершенно случайно в каменной ложбине на дне одного ручейка, впадавшего в озеро в двух милях от моей хижины, я обнаружил золотые самородки; подгоняемые течением, они перекатывались там, точно ружейная дробь. Я сейчас же перенес на это место промывочный лоток.