Медвежатник фарта не упустит
Шрифт:
— Я немедленно сменю коды на замках и удвою охрану, — заявил Бочков.
— Хорошо.
— А вы, что вы намерены предпринять? — явно волновался голос в трубке.
— Я намерен арестовать этого вашего Крутова и его сообщницу, — ответил Савинский.
— Он не мой, — обиженно напомнил начальнику милиции Борис Иванович.
— Простите.
— Вы знаете, где они находятся?
— Похоже, знаю.
— А когда вы намерены произвести арест? — поинтересовался Бочков.
— Сегодня же, — ответил обеспокоенному комиссару банка Николай Иванович. — Однако меры предосторожности, о которых
— Я вас понял. Считайте, что охрана уже удвоена и коды на замках сменены.
— Вот и славно. Успехов вам.
— Вам тоже…
Савинский задумчиво положил трубку и опять посмотрел на Лузгина.
— Значит, ты говоришь, что лучше их брать ночью? Сонными и тепленькими?
— Да, Николай Иванович, ночью.
— Решено, — встал из-за стола Савинский. — Отправимся в гостиницу ровно в полночь. Полагаю, четырех человек нам с вами вполне хватит.
Проводив с квартал Савелия и его людей, Лиза вернулась в гостиницу. Открыв дверь нумера, она успела сделать только два шага, как дверь резко захлопнулась. Затем невидимая рука включила свет, и Лизавета увидела, что у входной двери стоит здоровенный детина в кожаном картузе и с наганом в огромной лапище. Из гостиной вышел еще один человек, сухощавый, лысый с бородкой и профессиональным взглядом опытного сыскаря.
— Савинский, — галантно представился лысый. — Начальник судебно-уголовной милиции города.
Рука Лизаветы невольно потянулась к ридикюлю. Заметив ее движение, Савинский с откровенной иронией поинтересовался:
— У вас что там, мадам, пистолетик? Не советую, мои молодцы могут этого не понять. — Шагнув навстречу, он протянул руку: — Извольте, сударыня, передать мне ваш ридикюль.
— С какой это стати, товарищ, э-э, Савинский? — вполне натурально возмутилась Лизавета.
— Мы должны произвести у вас обыск, — ответил Николай Иванович. — А он включает и досмотр ваших личных вещей. Таковы, извините, правила…
— А ордер на обыск у вас имеется? — не без ехидцы спросила Лизавета, стараясь держать в поле зрения обоих милиционеров. Однако ей показалось, что в нумере есть еще кто-то. Нет, о том, чтобы сбежать, не стоит даже думать…
— О, прошу прощения, я совершенно забыл, с кем имею дело, — кажется, даже шаркнул ножкой Николай Иванович. — Госпожа Крутова, несомненно, подкована в вопросах юриспруденции. Или мадам Родионова Елизавета Петровна, окончившая Смольный институт благородных девиц, а затем ставшая женой вора, удачливого и дерзкого потрошителя сейфов? Что вы на это скажете?
— Не понимаю, о чем вы, — холодно и внешне спокойно пожала плечами Елизавета Петровна.
— Пока о том, что вы выдаете себя за иного человека, — ответил Савинский. — А это уже уголовно наказуемое преступление. И у нас имеется ордер на обыск и ваш арест. Вот он, — достал из кармана сложенный вдвое лист бумаги Николай Иванович. Он развернул лист, и Лизавета увидела крупно слово «ОРДЕР» и круглую печать внизу листа. — Ордер, как видите, подписан и имеет печать. Так что извольте подчиниться.
— Что ж, обыскивайте, раз имеете на то право, — невозмутимо произнесла Елизавета и опустилась в кресло. — И арестовывайте, если в вашем городе уже поголовно выловлены все воры, грабители и убийцы и вам просто нечем себя занять. Но, уверяю вас, это какая-то ошибка. Меня действительно зовут Елизавета Петровна, и я, как вы изволили сказать, действительно окончила Смольный институт. А вот в остальном я вынуждена с вами решительно не согласиться.
— Ну, нам вашего согласия, в общем-то, и не требуется, — весьма вежливо произнес начальник судебно-уголовной милиции и приказал начать обыск.
Минут через двадцать Лузгин с двумя милиционерами перевернули в нумере все вверх дном, но ничего компрометирующего не обнаружили.
— А вы прекрасно держитесь, гражданка Родионова, — сказал Лизавете Николай Иванович, когда закончился обыск. — Видна старая закалка.
Лиза спокойно посмотрела на Савинского и промолчала.
Черт побери, эта женщина, столь надменно и холодно смотревшая на него, начинала вызывать у него раздражение, неприятной волной поднимающееся откуда-то изнутри. Ничего, когда они возьмут Родионова, она станет более сговорчивой. А они его возьмут.
Обязательно!
— А где, позвольте полюбопытствовать, ваш муж? — мягко, словно походя, спросил Савинский.
— Муж? — Елизавета Петровна ясно посмотрела на Николая Ивановича. — Какой муж?
— Не валяйте дурака, гражданка Родионова, — произнес сурово Савинский. — Я спрашиваю вас о вашем муже Савелии Николаевиче Родионове.
— Вы что-то путаете. Я замужем за совершенно другим человеком, — спокойно произнесла Лиза.
— Вот как? А с кем же вы тогда приехали в Казань и остановились в этих нумерах?
— Простите, но на этот вопрос я отказываюсь вам отвечать, — с некоторым вызовом произнесла Елизавета и демонстративно повернула хорошенькую головку в сторону. — Это, простите, мое личное дело.
— А-а, — понимающе протянул Николай Иванович и широко улыбнулся. — Позвольте, тогда я расскажу за вас. Значит, дело было так… В поезде по пути следования в Казань вы познакомились с привлекательным и, по вероятию, небедным человеком и прониклись к нему… Ну как бы это сказать поаккуратнее… симпатией… Вот и не устояли!
Елизавета передернула плечами:
— Понимайте, как вам будет угодно.
— Кстати, а не угодно ли вам будет сообщить нам цель посещения Казани?
— Я люблю путешествовать, знакомиться со всякими достопримечательностями, — серьезно отвечала Лиза. — И давно мечтала побывать Казани, посмотреть на ее храмы и монастыри.
— Это в такое-то неспокойное время? Когда чехословаки под самым боком? Вы, по всему видать, очень романтичная натура.
— Разве от этого как-то меняется архитектура города? — удивилась Елизавета. — Петропавловский собор как стоял, так и стоит. Я уже успела осмотреть его и считаю, что этот собор является лучшим образчиком так называемого московского барокко. Если вы не согласны со мной, то внимательно всмотритесь в это прекрасное двухъярусное сооружение с пристроенными к нему с восточной стороны апсидами, а с западной — трапезной и с обходной галереей, к которой ведут два широких парадных крыльца, с четвериком над центральной частью. А как великолепен восьмерик, увенчанный глухим восьмигранным барабаном.