Мегрэ забавляется
Шрифт:
Комиссар горел желанием усесться там на скамейку и пробыть долго-долго в мире и покое, ни о чем не думая, посасывая трубку и наблюдая за играющими детьми.
— Ты готов? — обратилась к нему мадам Мегрэ, натягивая белые нитяные перчатки.
Она надушилась, как делала это всякий раз в воскресенье или в те вечера, когда они ходили в кино, и была одета в цветастое платье.
— Минуточку.
Ему оставалось всего лишь вырезать заметки из утренних газет и вложить их в желтого цвета папку.
После ужина они никуда не спеша, словно заурядные туристы,
Глава 3
Мнение влюбленных
Они предпочли сине-белый цвет, хотя на площадь Тертр претендовали три кафе, и, поскольку каждое старалось выдвинуть свою террасу как можно дальше, у всех зонты под солнцем выглядели флагами: оранжевыми, темно-голубыми и в сине-белую полоску. Одинаковые железные стулья, столы и, вероятно, одно и то же винцо без претензий, что подавали в кувшинах. И нечто вроде нескончаемого праздника кругом — автобусы, выныривавшие из улочек, которые они, казалось, раздвигают своими боками, туристы, увешанные фотоаппаратами, художники — в основном женщины — перед своими мольбертами. И даже глотатель огня, который сверх программы запихивал в рот и шпаги.
Мегрэ и его жене случалось и здесь обмениваться взглядами. Оставаясь вдвоем, они вообще помногу не разговаривали. К примеру, в сегодняшнем переглядывании угадывалась ностальгия по прошлому и признательность друг другу.
Конечно же от той площади Тертр, которую они знали в те годы, когда Мегрэ только-только начинал служить в одном из комиссариатов полиции, мало что осталось — теперь то была красочная и шумная ярмарка, отличавшаяся нахрапистой вульгарностью. Но не изменились ли они сами за это время? Так зачем, старея, требовать от остального мира, чтобы он застыл в своем развитии?
Это или нечто подобное и выражали их взгляды наряду с искренней взаимной благодарностью за совместно пережитое.
Винцо оказалось прохладным, немного с кислинкой.
Складной стул поскрипывал под грузным комиссаром, имевшим привычку откидываться на спинку. Рядом, взявшись за руки и молча созерцая толчею туристов, сидела парочка влюбленных, совместный возраст которых не дотягивал и до сорока. Волосы у парня были чересчур длинными, у девушки — наоборот, слишком короткие. Свежеокрашенные дома выглядели опереточными декорациями. Гид одного из автобусов что-то объяснял в мегафон сначала по-английски, затем по-немецки.
И в этот момент на сцену ворвался продавец газет, в свою очередь выкрикивая какой-то невнятный набор слов, серди которых угадывались лишь два: «…сенсационные разоблачения…»
Мегрэ выбросил вперед руку и щелкнул пальцами, как делал это в бытность школьником. Он купил сразу две соперничавшие между собой газеты, влюбленные соседи удовольствовались одной.
Оставив себе ту из них, в которой сотрудничал этот плут Лассань, он передал другую жене.
С первой страницы на читателя смотрела, опершись о лодку, девушка в
Отчего при взгляде на нее создавалось впечатление помеченной судьбой жертвы? Изображение было расплывчатым. Газета явно увеличила моментальный кадр, отснятый на пляже при неудачном освещении.
«Эвелин, — пояснялось внизу, — сфотографированная братом в тот год, когда она познакомилась с доктором Жавом».
Провинциальная девица, благоразумная и унылая, прозябавшая, должно быть, в доме с суровыми нравами, тоскующая о другого рода жизни.
Ниже приводились сведения, полученные вездесущим Лассанем от Ива Ле Терека. Заголовок гласил:
«ИНТЕРВЬЮ С ДОКТОРОМ НЕГРЕЛЕМ».
Так, значит, один из двух вовлеченных в дело мужчин согласился высказаться если и не на пресс-конференции, то, по крайней мере, в беседе с журналистом. Лассань, тощий, рыжий непоседа, не хуже обезьяны, последние часы прожил, видимо, весьма бурно, и Мегрэ, дав волю воображению, представил себе, как тот, домчавшись до редакции, тут же устремился к столу, дабы настрочить статью, и посыльные выхватывали ее у него из-под пера частями и сломя голову неслись в наборный цех.
Хотя в ней и не было ничего, как обещал разносчик газет, сенсационного и, собственно говоря, речь не шла о каких бы то ни было разоблачениях, содержание все же оказалось небезынтересным. Лассань, верный своему стилю, начинал с описания места событий:
«Доктор Негрель любезно согласился дать нам эксклюзивное интервью в своей квартире в ветхом здании на улице Сен-Пер, в двух шагах от Сен-Жермен-де-Пре.
Когда-то этот дом был особняком, и до сих пор на его фронтоне красуется герб одной прославленной французской фамилии, но уже давно в его пришедшие в упадок стены вселились многочисленные жильцы.
Двор заставлен веломоторами, велосипедами и детскими колясками. На первом этаже разместилась столярная мастерская, ступеньки лестницы с перилами из кованой стали, видавшие славные времена, поизносились.
Мы поднялись по ней на пятый этаж с мансардой, где раньше размещалась прислуга, и в глубине мрачного коридора постучали в дверь, к которой прикноплена простая визитная карточка.
У нас была договоренность о встрече. Дверь открылась, и на пороге вырос темноволосый молодой человек с матовым лицом, которому играть бы в каком-нибудь фильме роль первого любовника.
Доктор Негрель, как он рассказал нам чуть позже, родом с Юга Франции, из Нима, где проживало немало поколений его семьи, пережившей и взлеты и падения.
Один из Негрелей служил морским врачом при Наполеоне. Другой был прокурором при Луи-Филиппе.
Ныне здравствующий отец Негреля — фотограф, а сам он получил высшее образование в университете города Монпелье.
Доктор…»
Мегрэ, прервав чтение, прислушался. Двое влюбленных за соседним столиком просматривали ту же газету примерно с той же скоростью, что и он, и девушка прошептала: